– Не помню, чтобы в «Илиаде» говорилось о прежней жене Париса, – продолжает Манмут.
– Вряд ли это из «Илиады», – соглашается собеседник, задумчиво нахмурив лоб. Нет, вроде бы ничего подобного в его лекциях не встречалось.
– Воображаю, какое драматическое было зрелище, – не скрывает белой зависти европеец.
– Да уж. Особенно всех поразили слова Эноны о том, что Париса на самом деле убил Филоктет.
– Филоктет? – Моравек чуть наклоняет голову вбок; по какой-то причине Хокенберри привык считать этот почти собачий жест знаком того, что приятель копается в банках памяти. – Герой Софокла? – осведомляется он через мгновение.
– Да. Первоначальный предводитель фессалийцев, из Мефоны.
– У Гомера я с ним, кажется, не встречался, – произносит Манмут. – И здесь вроде бы тоже.
Схолиаст качает головой.
– Еще по дороге сюда, много лет назад, Агамемнон с Одиссеем оставили его на острове Лемнос.
– С какой стати? – В голосе маленького существа, очень похожем по тембру на человеческий, сквозит неподдельное любопытство.
– Ну, главным образом потому, что от него дурно пахло.
– Дурно? А разве от кого-то из них пахнет хорошо?
Хокенберри изумленно хлопает глазами. Лет десять назад, воскреснув на Олимпе для новой работы, он и сам так считал, потом притерпелся. Через полгода или около того. «Интересно, может, я тоже…»
– Этот парень вонял особенно сильно, – поясняет бывший служитель Музы. – У него была гнойная язва.
– Язва?
– Змея укусила. Ядовитая. Как раз когда… Впрочем, это длинная история. Знаешь, обычные дрязги: кто-то что-то ворует у богов. Если в двух словах, его нога буквально источала гной, на палубе было не продохнуть от смрада, лучник вопил как резаный и поминутно терял сознание. В конце концов Агамемнон, по наущению Одиссея, попросту высадил старика на остров Лемнос, бросив товарища гнить в одиночестве.
– Но тот почему-то выжил? – уточняет моравек.
– Как видишь. Возможно, боги хранили его для некоей миссии. Правда, боли в ноге терзали беднягу все это время.
Манмут опять наклоняет голову.
– Понятно… Теперь я вспоминаю пьесу. Лаэртид пустился в обратный путь за сыном Пеанта, как только гадатель открыл ахейцам, что им не покорить гордую Трою без лука, подаренного Филоктету… э-э-э… Гераклом.
– Ну да, лук перешел к нему по наследству, – кивает Хокенберри.