Отпив большой глоток, он с отвращением посмотрел на напиток и проворчал:
– Теперь, – пожаловался он, – «шлиц» не отличишь от «шинолы».
Он откинулся на спинку кресла, сощурил глаза, сложил руки на полуакровом брюхе – позе, которую он принимает, когда притворяется, что еще в состоянии думать, – и с надеждой в голосе сказал:
– Если вы, джентльмены, хотите проконсультироваться у частного детектива, почему вы не обратились в агентство Пинкертонов или Дола Боннера, или, может…
– Потому что вы единственный зарегистрированный частный детектив, у кого еще есть лицензия, – ответил Кларк.
– Фы, – фыркнул Жирный, затем помахал пальцем. – Лысик, что за ерунда? Чего ради мы должны быть единственным настолько глупым агентством, чтобы до сих пор платить за лицензию?
– Я и не знал, что у нас еще есть лицензия, – ответил я. – Наверное, там, в Сити-холле, теперь так плохо знают свое дело, что не аннулировали ее.
– Дело обстоит так, Чакки, – обратился я к клиентам, – что сейчас с точки зрения частного лица нет ничего нечестного. Раньше большую часть дел составляли разводы, но кому теперь придет в голову жениться? Затем шли ограбления, но с введением Универсальной Кредитной Карточки не стало никаких денег, и, кроме вас самого, никто не может потратить ваш кредит. Так что, от ограбления никакого толку. Некоторые большие агентства, такие как Пинкертонов и Бернса, случалось, поставляли корпорациям телохранителей и отряды подонков для штрейбехерства и других не менее важных услуг. Но теперь нет никаких забастовок, потому что никто не работает. В прошлом мы специализировались на убийствах, но с приходом к власти партии Мафии понятие убийства стало таким ограниченным, что у детектива больше не бывает дел об убийствах.
– Наше дело не относится ни к одной из этих категорий, – обиделся Кларк – и не удивительно.
Я отвернулся.
– Действительно, – пробормотал Жирный. Он закрыл глаза, но на спинку кресла не откинулся. Значит, он не думал, а просто страдал, по-видимому, от того, что не мог придумать отговорку и отвертеться от работы. У него скривились губы. Скривив их раз девять, снова открыл глаза и заговорил.
– Джентльмены, – заявил он, – допустим, меня оскорбляет, когда какой-нибудь свихнувшийся придурок несет чушь. Ну, так что же это за загадочное дело, над которым вам хочется, чтобы я помозговал?