Навстречу ему кто-то неторопливо спускался, и, миновав площадку второго этажа, Паша увидел какого-то незнакомого мужичонку – невысокого, в аккуратном черном полупальто и зимней шапке пирожком, с бритым невыразительным лицом, на котором поблескивали, отражая электрический свет, узкие прямоугольные очки в тончайшей металлической оправе.
Павел окинул его быстрым взглядом, автоматически, в силу давно укоренившейся привычки, оценивая незнакомца как потенциального противника, и пришел к выводу, что может заломать этого мозгляка одной левой даже при условии, что правую ему привяжут за спину, а у мозгляка в руках будет нож или даже топор. Вынеся этот вердикт, Недосекин мигом потерял к повстречавшемуся ему на лестнице человеку всякий интерес.
Они сблизились. Недосекин даже не подумал посторониться, хотя его широкие плечи перегораживали почти весь лестничный марш. Мозгляк, как и следовало ожидать, развернул корпус, чтобы интеллигентно проскользнуть мимо некультурного аборигена бочком, и вдруг прямо из этого крайне неудобного положения нанес Павлу короткий, без замаха, неожиданно сильный удар в середину лица.
Удар был не просто сильный, а сокрушительный. Недосекин даже не почувствовал боли. Перед глазами у него вспыхнул ослепительный белый свет, и он потерял сознание раньше, чем его затылок с треском ударился о кафельный пол лестничной площадки.
Очкарик в полупальто аккуратно переступил через распростертое на разлинованном шахматными клетками полу бесчувственное тело, спустился по лестнице и вышел из подъезда. К подъезду сейчас же подъехал неприметный "москвич". Стукнула дверца, шипованные колеса прошуршали по смерзшейся снеговой жиже, окутанные туманным облачком пара из выхлопной трубы рубиновые габаритные огни скрылись за поворотом.
* * *
Услышав звук подъехавшей машины, Гаркуша осторожно отодвинул занавеску и выглянул в окно. Внизу, на расчищенной от подтаявшего снега площадке у запертых ворот гаража, стояла знакомая белая "девятка", до самой крыши забрызганная дорожной грязью.
– Сам пожаловал, – сообщил Гаркуша.
– Сам, сам, – проворчал Бек, выковыривая из мятой пачки сигарету. – Пожрать-то привез?
– А я почем знаю? – сказал Гаркуша и снова выглянул в окно.
Небо над поселком было синее-синее, какое бывает только с приходом настоящей весны. Заметно потеплевшее солнце, изголодавшись за зиму, жадно глодало почерневшие, усеянные опавшей сосновой хвоей сугробы, и они таяли прямо на глазах. Из ноздреватого снега к синему небу возносились рыжие колонны сосновых стволов, колючие кроны казались неправдоподобно зелеными, да и весь вид, открывавшийся из окна мансарды, казался каким-то чересчур ярким и контрастным, как на рекламном фотоплакате или на картине начинающего живописца, компенсирующего отсутствие умения и таланта яркостью локальных, ничем не разбавленных цветов.