Андрей перекрестился и тоже стал скидывать одежду.
Они разделись и, дрожа от сурового ноябрьского ветра, шагнули к
реке. Вода обожгла и вызвала резкое желание натянуть все снятое, и
попробовать найти другой путь спасения.
Закусив губу, Александр присел и оттолкнулся от илистого дна.
Холод придал сил. Грести одной рукой было тяжко. Рядом бестолково
плескал руками Андрей.
Чего им стоило форсировать реку, они сами после не смогли бы
объяснить. Но вышли на берег и, сотрясаясь от дикой дрожи,
поспешили от берега. Одеть мокрую одежду было невозможно.
- З-з-адубеем сейчас, - лаящим голосом проскрипел Лис. - Бежать
нужно.
Когда дыхание перехватило, а вода в сырых ботинках перестала
хлюпать, перешли на шаг. Однако дрожь исчезла.
Напялив сырое белье, не сговариваясь, побрели к высоким стенам,
над которыми в свете поднимающегося где-то далеко за горизонтом
рассветного солнца выделялись купола с крестами.
"Выбирать не из чего", - понимал Лис. Апатия, сменившая
возбуждение, навалилась с бешеной силой. Ноги заплетались, вновь
начал трясти озноб.
Стучать пришлось долго. Окованные ворота, открывать никто не
спешил. Только злобный лай рвущегося с цепи пса сопровождал каждый
удар. Наконец, когда они уже было решили убираться от
негостеприимной обители, раздался глухой голос. Некто, совсем не с
монашеской кротостью, посоветовал идти своею дорогой, а не
тревожить мирный сон паствы.
Уговаривал Александр неведомого ключника с таким жаром, как не
говорил даже на последнем слове в суде. Красноречие подстегивал
трясущий тело озноб. И невероятная слабость.
"Бежали от разбойников, попали в воду, нитки сухой нет,
замерзаем, под порогом сгинем, грех на тебя ляжет, побойся бога", -
это были не самые яркие его высказывания.
Возможно, сжалившись над бедолагами, а скорее, разглядев при
скудном свете зари наступающего утра, что путников только двое,
сторож отворил ворота. В приоткрытую дверь выглянуло благообразное
лицо в рясе и меховой душегрейке поверх монашеского одеяния.
Ну что с вами делать, ведь не угомонитесь? Входите, коли так.
Однако, времена ныне голодные, не обессудьте, кормить нечем.
- Хоть обогреться пусти, святой отец. Обсохнем и уйдем, -
простучал зубами Лис. Андрейку же настолько колотил озноб, что он
не мог произнести ни слова.
Монах проводил их в маленькую келью, единственным достоинством
которой была слабо чадящая сырыми дровами печурка. Он бросил в
топку пару полен и встал у дверей. Понемногу комнатка начала
согреваться.