Мужчина был
красив, очень. И совершенно обнажен. Широкую крепкую грудь покрывали каштановые
тугие колечки кудрей, дорожкой убегавшие туда, куда я смотреть боялась. У него
были широкие плечи и узкие бедра, сильные натренированные ноги и мускулистые
руки.
Он снова
рыкнул и дернулся, отчего все его мышцы напряглись как стальные тросы. Ремни и
веревки впились в его тело.
— Лучше не
делай этого, так будет только больнее, — тихо попросила я.
Не могла не
испытывать сочувствие к этому мужчине. Не знаю, зачем пришел в дом Элеоноры. Но
наверняка не заслужил такой участи.
— Не
разговаривай с ним! — приказал Влад. — Просто сделай свое дело.
— Ты должен
уйти от двери! — возмутилась я, выглянув наружу. — Он действительно крепко
связан и не вырвется. Убирайся, вернешься через… Через тридцать минут.
Надеялась,
что этого времени мне хватит на то, чтобы решиться на самый низкий поступок за
всю мою жизнь. До чего меня довели… Как низко я пала… Собралась изнасиловать
мужчину. Воспользоваться тем, что он связан и беспомощен. Не по своей воле, но
все же…
Проглотила
застрявший в горле ком и шумно вздохнула.
Я,
девственница, которая даже не целовалась по-настоящему, подошла к пленнику и
положила ладонь на крепкое мужское бедро. Жар его кожи опалил, а протестующий
рык заставил вздрогнуть. Он явно не собирался помогать мне. А может, и вовсе не
понимал, что с ним собираются делать.
Впрочем,
как и я сама.
— Не
сопротивляйся, — попросила я. — Мне очень нужно переспать с тобою. Прямо
сейчас.
Никон
У Элеоноры Пороховой
было все, о чем только может мечтать женщина. Красавец муж, бизнес, огромный
особняк, возможность путешествовать по миру и покупать все, чего душа пожелает.
Были бабки — столько бабок, что их невозможно пересчитать. А также связи,
могущественные друзья, на все согласные подчиненные.
Не было
только ребенка.
Все ее
беременности одна за другой заканчивались выкидышами — не держались младенцы в
насквозь прогнившем нутре. Двадцать пять лет назад, родив мертвого мальчика,
Элеонора решилась на отчаянный шаг: забрала ребенка-отказника. Одного из
близнецов. Назвала Денисом и тряслась над ним, как над какой-нибудь
драгоценностью. Дула в жопу, ну и выдула… То, что выдула.
Второго
мальчика, меня, Элеонора не забрала. Достаточно взглянуть на мою рожу, чтобы
понять, почему. Огромное родимое пятно, закрывающее половину лица от виска до
губ, стало моим клеймом. И пусть я был крупнее, крепче и умнее брата (по
рассказам нянек), это не сыграло решающей роли. Такого сыночка Элеонора не
могла показать высокопоставленным друзьям, снимать для рождественских открыток
и отправить учиться в Лондон. Меня забраковали, как порченное животное, особь с
нежелательными качествами. Мне было четыре, но я до сих пор помню этот
надменный, полный презрения взгляд, которым она одарила меня.