Англия, Лондон
Вторник, 7 января, 4:25
На полу подвала лежало полное собрание Г. Ф. Лавкрафта. Один том был раскрыт на "Зове Ктулху". Из-за закрытой двери-зеркала, ведущей в канализацию, тянуло слабым запахом крови и разлагающейся человеческой плоти. Гудел генератор, стены омывал голубой мерцающий свет телевизионного экрана.
Когда фермер, персонаж фильма Хичкока, распростерся в углу спальни, Вурдалак нажатием кнопки стоп-кадра остановил видеомагнитофон.
Подвальную стену за телеэкраном занимал коллаж из пятисот налезающих один на другой плакатов, кадров из фильмов и рисунков в жанре черной фантастики. В центре коллажа висела большая картина, изображавшая монстра с осьминожьей головой и массой скользких, холодных бахромчатых щупалец на месте лица – Великого Ктулху, вульвическое творение Лавкрафта, воплощение кошмара, преследовавшего писателя ночами, кошмара о матери, оскопляющей юного сына.
Подняв глаза к портрету Великого Ктулху, Вурдалак прошептал единственное слово: "Мама..."
* * *
7:11
Королевский адвокат Эдвин Чалмерс думал о своей любовнице, стараясь забыть о жене.
Думать о Молли удавалось без труда: последние восемь часов Эдвин провел с ней в постели, пил шампанское из ее пупка и глубокой ложбинки меж фантастических грудей и играл в десятки иных игр, рожденных восхитительно грязным, точно каирская сточная канава, воображением Молли. Однако позабыть о Флоренс было не так-то легко.
С первого взгляда на королевского адвоката Эдвина Чалмерса, худощавого педанта, становилось ясно, что он исполняет обязанности старшего юрисконсульта в адвокатской конторе, занимающейся весьма прибыльными гражданскими делами. Поверх костюма, купленного на Сэвил-Роу, на Эдвине было дорогое пальто от "Барберри", шею обнимало белое шелковое кашне, а крупную голову украшала норковая шапка, купленная в Москве.
Чалмерс предупредил жену, что обедает в Судебных Иннах,[13] основанном в пятнадцатом веке питомнике адвокатов, если точнее, в Миддл-Темпл, и, возможно, задержится – но не настолько... И вот он стоял на набережной Виктории лицом к Судебным Иннам и спиной к Темзе, усталый, сильно под мухой, и тревожился, как бы Флоренс не заподозрила... нет, открыто не обвинила егов распутстве. Чалмерсу – адвокату и, значит, человеку, привыкшему ежедневно лгать, – сейчас, тем не менее, не шло в голову ничего, на чем можно было бы построить свою защиту. Поэтому, повернув прочь от высокой чугунной ограды Миддл-Темпл, он побрел по набережной, тщетно пытаясь придумать оправдание, которое Флоренс проглотила бы не поморщившись.