– Ты чего это себе позволяешь,
стажер? – прорычал я.
– Я это… товарищ замкомроты, у вас
такое сейчас лицо страшное, будто вы пошли убивать.
Ну и нахалка!
Не успел я высказать все, что думаю
о глупых девчонках, непонятно зачем пришедших в полицию, цветочек освободила
мою руку и чуть слышно прошептала:
– Все плохо, да?
На меня будто ведро холодной воды
вылили. Огромные испуганные глаза, прикушенная губа, вопрос этот дурацкий –
точь в точь Дашка.
Вот дурак, поддался гневу и пошел
кулаками махать. А дочь? Кто поможет ей, если меня спеленают в собственном же
отделении?
– Спасибо, стажер, – прохрипел я. –
Выручила. Не забуду.
– Ну что вы, Александр Кириллович,
– покраснела девчонка. – Я же ничего не сделала.
– Сделала, стажер, сделала. А
теперь, иди отдыхай, нечего тебе там делать. Если спросят, скажешь, я велел.
– Ой, спасибочки, товарищ
замкомроты! Да я, да за вас…
– Иди, стажер, иди.
Цветочек унеслась, шаркая
большеватыми ей форменными ботинками, а я пошел в свой пока еще кабинет.
Дарья сидела за столом, высунув от
усердия язык, вырисовывала на листе какую-то кракозябру. Что что, а рисование
давалось ей тяжело. Увидев меня, с облегчением отложила карандаш.
– Сейчас рапорт напишу, и домой.
– Уже? – удивилась дочь. – А по
моим подсчетам мне еще часов двадцать рисовать.
– Не ерничай, – осадил я. –
Доерничалась уже.
Дашка вспыхнула, вскочила на ноги,
взмахнула руками, как птица, но так ничего не сказала, сдержалась. Не то что я.
– Ну, прости, старика. Не хотел
обидеть.
Я подошел ближе и обнял со спины.
Дочь нервно вздохнула, развернулась в моих объятьях и обняла в ответ, спрятала
лицо на груди.
– Пап, мне страшно.
– Все будет хорошо, малышка, – вот
я и произнес те самые слова, что говорят взрослые, когда ничего хорошего
впереди не видят. – Обещаю. Прорвемся.
– Прорвемся, – эхом повторила
Дарья.
Когда рапорт был написан, сдан и
подписан майором, мы отправились домой. По дороге заехали в супермаркет,
закупили продукты. Странное это ощущение – ходить по магазинам днем,
непривычное. Дома Дашка приготовила поесть, я больше мешался, чем помогал. В
конце концов, она не выдержала и выгнала меня с кухни. О произошедшем больше не
говорили, незачем. Все, что можно было узнать у дочери, я узнал.
Вечером, когда Дашка ушла к себе, я
позвонил Кохоренко, нужно было узнать кое-какие детали.