Молчит…
Как же ты меня радуешь, Викки!
— Ну что, хочешь, чтобы я начал добиваться от тебя ответов по-плохому? — я старательно прячу в своем голосе предвкушение. — Милая, я ведь прекрасно помню, как решаются проблемы твоих бойкотов. Неужели ты думаешь, я забыл, как это делается?
У Викки расширяются глаза — она помнит. Боже, какой же это кайф, что она помнит. Все это настолько мне на руку, что я бы счел это невозможным, если б сам не видел.
Викки пытается сделать шаг назад, только ходить сквозь двери не по силам даже такой умнице. А дверь я успел заблокировать, черта с два она теперь выйдет, пока я не введу код электронного замка.
— Не убежишь, не-а, — шепчу я, с удовольствием касаясь пальцами упрямого подбородка бывшей жены. А потом скольжу вниз, ожидая, что вот сейчас она взорвется, вспылит, снова попробует меня ударить. У неё есть все возможности, и я даже уворачиваться не собираюсь, но пока она этого не сделала, у меня есть её нежная кожа под самыми кончиками пальцев, краешек воротника блузки и маленькая белая пуговка, за которую я успеваю зацепиться перед тем, как становится совершенно невозможно видеть что-то кроме этих бездонных, таких красивых — и таких оторопевших глаз.
А потом — будто гром гремит.
Три недели игнора.
Пока мы были женаты, самый её максимум был дня три. Потом я терял терпение.
Сейчас — я теряю контроль.
Хотя исход в любом случае — один и тот же…
Викки коротко вскрикивает, будто я не губами впиваюсь в её шею, а вонзаю кинжал прямо в сердце, не промахиваясь. Этот вскрик — будто тревожный глас набата: скоро, безумно скоро Викки вырвется из плена своего ступора, и снова все станет плохо. Может быть, даже еще хуже, хоть это и сложно представить.
Так что терять уже совсем нечего.
И целовать, целовать её шею до изнеможения, сверху донизу, особо даже не целясь, а ладонями — ладонями стискивать гибкое, желанное тело, прижимать её к себе так жадно, чтобы она хоть на толику ощутила, как я схожу с ума от неё. С каким бы удовольствием я сейчас измял эту дивную узкую юбку...
Ох, Викки, мой самый любимый запретный плод, так бы и вкушал, не отрываясь, пока сердце не остановится…
— Прекрати, прекрати, прекрати, — твердые кулачки Викки будто отрезвляющий град барабанят по моим плечам. Очнулась!
Ну, вот мы и заговорили!
Пусть, в ближайшие минут десять меня не ждет ничего любезного, по их истечении мы расставим точки над нужными мне буквами.