Девочка освободила
Безымянную и снова прильнула к Ш’янту.
– Она редко выходит ко
мне вот так. В облике человека. Иногда это место принимает форму
замка. Иногда водопадов. Порой здесь шумит кронами вековой лес.
Хильгладэ может принимать тысячи тысяч обликов на Изнанке. Этот мир
принял ее с распростертыми объятиями, позволив избавиться от
ненавистной оболочки.
Безымянная приблизилась
к иномирцу и мягко сжала его руку. Страх рассыпался, развалился,
точно яичная скорлупа. И не было ничего естественнее этого
мимолетного жеста ободрения.
– Ты поступил
благородно.
– Я фактически помог ей
самоубиться. Так себе благородство.
– Думаешь? – она кивнула
на девочку, обхватившую Ш’янта за пояс. На ее изменчивом лице не
было ни ужаса, ни недоверия. Хильгладэ смотрела на мужчину своими
огромными серыми глазами, и в глубине этого странного взгляда
плескалось восхищение.
Молчание, повисшее между
ними, быстро загустело и налилось напряжением. Безымянная уже
собиралась сказать хоть что‑нибудь, чтобы разрядить обстановку, но
тут один из красных огоньков вернулся и коснулся щеки Ш’янта. Он
чуть склонил голову, прислушался. Огонек несколько раз мигнул,
что‑то пропищал и рассыпался радужными искрами.
– Нашелся выход! –
иномирец слабо улыбнулся, – одна беда с этими дрейфующими
секретными проходами: они вечно не там, где надо.
Крохотный огонек
осознания забился в дальний угол черепной коробки. Он едва теплился
– вот‑вот угаснет – но Клаудия из последних сил цеплялась за
реальность, даже когда глаза закатились, а голова превратилась в
камень, слишком тяжелый для ослабевшей шеи.
Жизнь утекала по капле.
Тяжело падала на землю, срываясь с осколка черного
клинка.
Сколько
еще?
Минуты?
Мгновения?
– Почему, госпожа? –
шептала она. – Почему ты оставила меня?
Кровь пузырилась на
губах, сворачивалась колючей тошнотворной горечью на языке и
булькала глубоко в горле. Последние мгновения перед полным
забвением, и она проведет их в одиночестве.
Утих голос в голове,
осталась только тянущая пустота и непонимание.
Разве она была негодной
слугой?
Разве не делала она все,
что хотела богиня?
Ушла из восточного
стигая, предала все, во что верил ее народ, отдала всю себя поискам
достойного сосуда, ночи не спала, расшифровывая дневники иномирской
суки‑прорицательницы, и все, чего она удостоилась –
одиночество?