Видит владыка, Таррэн не хотел этого, старательно игнорировал,
милосердно молчал и пропускал мимо ушей грязные намеки, потому что
его родичи в свое время действительно попортили смертным немало
крови. Но всякому терпению есть предел. Всякому пониманию когда-то
приходит конец, а мальчишка давно напрашивается на увесистый тумак.
Что ж, пусть будет так, если хорошего отношения не понимает. Пусть…
И да поможет ему неведомый человеческий бог.
Весь следующий день в караване с тревогой ждали бури.
Седовласый, накануне отвесивший дорогому племянничку звучный
подзатыльник, сегодня держался к нему подозрительно близко.
Внимательные глаза Гаррона тоже то и дело поворачивались в сторону
невозмутимых эльфов, но там было тихо: ни один из перворожденных ни
словом, ни делом не намекнул на вчерашнее, хотя взгляды, которыми
они одарили вернувшегося сорванца, были весьма далеки от
благодушных. А вот на темного было страшно смотреть – он
появился в лагере лишь к утру, злой как демон, с бешено
горящими глазами. Только раз взглянул на дерзко помахавшего ему
ручкой сопляка, и бывалые воины мгновенно сообразили: что-то
случилось. Причем такое, что теперь придется караулить юнца день и
ночь, ни на минуту не оставляя рядом с эльфом, которого пацан всего
за пару дней успел достать до самых печенок.
Через несколько часов после рассвета Гаррона на посту сменил
Весельчак, к полудню на место наблюдателя заступил Аркан, которому
бойкий на язык мальчишка тоже неожиданно понравился. За обедом
молчаливую вахту от соратников принял Молот. После обеда –
Ирбис, который после сокрушительного поражения от Урантара считал
себя обязанным суровому Стражу… да что там говорить! Участвовали
почти все. Герр Хатор постоянно хмурился, гадая про себя, как бы
поделикатнее выкрутиться из щекотливой ситуации. Даже купеческие
дочки подметили неладное и за весь день хорошо, если пару раз
рискнули высунуть наружу нос, боясь послужить причиной нового
конфликта.
Один Белик оставался беззаботен и неизменно весел, словно
сгустившееся над караваном напряжение его нисколько не затронуло.
Ближе к вечеру он вдруг сорвался в галоп. Карраш, проигнорировав
сердитый окрик Дядько, в несколько огромных прыжков скрылся из
виду. А когда вернулся – слегка запыхавшийся, но ужасно
довольный, то с гордым видом прогарцевал перед строем скрипучих
повозок и остановился перед испуганными Илимой и Лилькой, не
обращая внимания на ворчание суровой поварихи и крайне недовольную
физиономию купца.