Джеронимо спустился к ручью, зачерпнул ладонью прозрачную воду, приник губами. Ледяная вода имела странный мятно-медовый вкус и чуть ломила зубы. На монастырском подворье пробил колокол. Пора было возвращаться. Подобрав полы монашеской рясы, он пробежал по склону, перескочил прямо через ограду, и так же бегом добрался до ризницы, завернул в дормиторий[3], миновал коридор и очутился у двери своей кельи. Остановился.
На миг показалось, что за дверью кто-то есть.
Так и было. На его постели, обхватив столбец полога, сидел Гильельмо, малыш Джельмино, которого сам Джеронимо чаще звал просто Лелло. От шороха шагов тот вздрогнул, но, увидев Вианданте, глубоко и судорожно вздохнул. Империали усмехнулся, мгновенно поняв, что легат подверг, видимо, других претендентов той же процедуре, что и его, а зная застенчивость Аллоро, Джеронимо легко представил себе произведённое на друга этим досмотром впечатление. Сам он не видел в действиях Сеттильяно стремления унизить претендентов, в его глазах это была хоть и грубая, но единственная возможность быстро и безошибочно разобраться в нравственных достоинствах кандидатов. Империали понимал Сеттильяно. Но и заметь он в распоряжении легата желание задеть его достоинство – безмолвно покорился бы, смирившись. Суета это всё.
– Он записал твоё имя, Джельмино? – спросил Империали, обняв Аллоро за плечи.
Тот кивнул, пытаясь унять дрожь в руках. Вианданте улыбнулся. Слава Богу. С девичьей стыдливостью друга он был знаком давно, нелепо с ней и бороться. Джеронимо заставил Аллоро умыться и повёл в трапезную. По пути тот рассказал другу о внезапном появлении отца-настоятеля в ризнице и загадочном приказе, завершившимся изгнанием почти всех собратьев, и Империали не составило труда мгновенно понять, что за этим последует. В отличие от Гильельмо, Джеронимо был бесстрастен, не реагировал душой на происходящее, но осмыслял его молниеносно. И выводы делал безошибочные.
Сейчас он уверено предрёк Мандорио и Боруччо беду и даже обронил, что на их месте в эту же ночь покинул бы монастырь. Гильельмо подобные пророчества всегда изумляли: Лелло и в этот раз по невинности своей даже не постиг, что произошло в ризнице. Смущённый приказом Дориа, он, как в чаду, стоял перед епископом, не замечая ничего вокруг, но даже если и заметил бы, то всё равно не понял бы происхождения взбесивших настоятеля следов порока. Вианданте умилялся чистотой Аллоро, а его наивностью, являвшуюся её следствием, порой даже беззлобно забавлялся.