И не великан лежал – человек среднего роста, довольно худой, если судить по узкому запястью темной руки, свешивающейся к полу. Другая рука пряталась между бедром и затертой стенкой под полой бушлата, из-под нее высовывался красный носок деревянной коробки маузера.
Старый вагон раскачивался, скрипел, колеса гулко бились о стыки рельсов, позвякивали торчащие куски разбитых стекол. Давя этот шум, орали – разговаривали мужики, обсуждая виды на урожай и дела – события.
Человек в бушлате спал, сквозняк шевелил его мягкие русые волосы. Не пробудился он и тогда, когда лязгнули буфера, ударив по ушным перепонкам, как хлопки разорвавшихся вблизи «лимонок». Не проснулся и от звуков редких выстрелов, и даже тогда, когда женщина, повернувшись к окну, вдруг истошно завопила, округлив налитые испугом глаза:
– Бандиты-ы-ы!
Спящим, мужчину в матросском бушлате, накрыли пестро одетые молодчики атамана попа-расстриги Никандра. От рывка лопнул тонкий коричневый ремешок маузеровской коробки. Подняли грубо, сорвали с плеч бушлат, встряхнули как куль.
– Кто таков есть?
Двое дюжих парней стянули руки за спиной петлей тонкого шнурка-удавки. Постарались так, что в одном месте брызнула кровью кожа; а щуплый, с вострым носом в прыщах ловко, сноровисто обшарил карманы. Заорал, открыв вонючую лягушачью пасть:
– Документ красный с печатью! Большак! Тащи его к батьке, робя!
Ударом пудового кулака меж лопаток выкинули в проход. С подножки сапогом в зад. Пропахал лицом и грудью моряк-кавалерист жесткую горячую землю полуденной июльской степи. Повернувшись на бок, поджал ноги и встал.
– А ну, пошел, гад! – завизжал прыщеватый.
Атаман Никандр – старик лет шестидесяти, волосами белый, носатый, щеки – ямы, глазищи сине-добрые – одетый в белый ватный татарский жар-халат, полулежал в тачанке рядом с пулеметом. Пил молоко из голубого эмалированного чайника, капли невидимо катились по седой бороде-клину. Бросил в руки одному из бандитов чистую, расшитую крестиками рушницу. Приказал:
– Оботрите лик грешнику! – И бросил связанному: – Исповедуйся, отрок, кто, откуда, зачем?
– Это большак-комиссар, батька! – заверещал востроносый с лягушачьей пастью и протянул атаману слегка помятый розовый квадратик картона.
– Погоди, не суетись, Крынзя, – буркнул Никандр, но бумагу взял. Щурясь, прочитал. – Хе, да ты, отрок, крупная птица в красном пере! И имечко твое как у святого… Павел. Если говорить будешь, помолившись и примиримся. Только не лги, взглянь, небушко чистое, бог неправду сразу увидит.