Кстати, те самые камни с моей лёгкой
руки начали называть «лимонками»... Скрытый подтекст этого был
понятен только мне, остальные же считали, что таким образом мы
отдали дань уважения молодому Лимонову, невольно сделавшему столь
важное открытие. К огромному сожалению, сам Фёдор так и не смог
оправиться после излишне рьяного вмешательства в его память и
сейчас находился на лечении в одном из домов для душевнобольных.
Его семье был назначен достойный пансион, но меня снедали угрызения
совести, хотя в глубине души я был согласен с Иваном Нарышкиным,
что неоднократно твердил мне — высокая цель оправдывает любые
средства.
Путём долгих переговоров, изрядно
смазав неповоротливые колеса дипломатической махины посулами и
подарками, более походившими на взятки, нам удалось все же наладить
худой мир с горцами, обеспечив наших ученных работой на многие
месяцы. Требовалось всесторонне изучить странную породу, наладить
её перевозку в столицу и при этом попытаться не привлечь ненужного
внимания со стороны местного населения... Задача, прямо скажем,
была не из легких. Пока удалось добыть совсем небольшое количество
этих камней, часть из них пустили на вооружение элитных армейских
частей задействованных в охране дворца, но использовать «лимонки»
разрешалось только в самых исключительных случаях, коих, к слову,
ещё пока не было зафиксировано ни одного.
С трудом вынырнув из своих
воспоминаний, я понял, что Салтыков уже минут пять настойчиво
пытается добиться моего внимания:
— ... Ваше Величество! С вами все в
порядке? Может, вызвать лекаря?.. Алексей Александрович!
— Все в порядке, Иван Степанович, не
стоит беспокоиться. Просто задумался, дела государства, знаете
ли... Так что там с отделом, что так вам насолил? И с экспедицией в
частности? Давайте уж говорить прямо, без обиняков. Не будем
тратить ни мое, ни ваше время!
Князь вздохнул, взлохматил пятерней
волосы и убитым тоном произнес вполголоса:
— Все погибли...
— Ка-а-ак?!!
От моего гневного вскрика
встрепенулась личная охрана, встревоженный гвардеец наполовину
вытащил клинок из ножен, но, повинуясь моему успокаивающему жесту,
вновь спрятал оружие и застыл в углу, угрожающе поблескивая глазами
в сторону Ивана Степановича. За моим плечом, выйдя из тени,
соткалась женская фигура. Салтыков вздрогнул, украдкой
перекрестился, от чего на плотно сжатых губах Тэйни зазмеилась
легкая усмешка.