Куринный бульон, и плавный перевод на полноценное питание. Леха
поправился. Однако что-то случилось с ним. Исчез прежний увалень с
бесшабашной улыбкой.
Глаза на изможденном, изрезанном рваными шрамами лице смотрели
на окружающий его мир с безразличием оптического прицела.
Только иногда вспыхивала в них искра. Тогда его кулак, высохший,
но все равно громадный, сжимался так, что казалось, лопнет
натянутая на костяшках кожа.
Санитар, оказавшийся однажды свидетелем такого приступа в страхе
попятился, и, запнувшись об соседнюю койку рванул к выходу.
Он вдруг ясно понял - скажи в этот момент поперек хоть слово, и
громадная ладонь переломит его шею, как сухой тростник.
Леха и вправду изменился. Нестерпимый жар словно выжег что-то в
душе. Он понял, как просто исчезнуть из жизни. И как дешево
цениться она людьми.
Много что понял он, лежа на больничной койке. На смену
добродушию пришла жесткость и что-то еще, называемое
характером.
Выписали из больнички в первых числах Нового года.
Он шел по тюремному коридору, привычно держа руки за спиной и
ссутулившись. Однако конвоир вместо того, чтобы рявкать на
переходах, произносил слова команды негромко и даже слегка
уважительно.
Вошел в камеру, вполголоса поздоровался.
-Эй, командир,- вскинулся из угла доверенный авторитета по
кличке Муха. - У нас и там комплект, молодой на больничке, куда
суете. Однако дверь уже захлопнулась.
Только тут сидельцы признали в вошедшем Алексея.
Нарушая все не писаные тюремные законы, Муха негромко
присвистнул.
- Леха, ты что-ли? -Он вскочил и приблизился к Алексею.
Осторожно подхватил качнувшегося сокамерника и провел к койке. -
Ложись.
Князь выбрался из-за перегораживающего камеру одеяла. Отмахнулся
от шестерки, и присел рядом с Алексеем.
Внимательно посмотрел на Лехино лицо. -Я как узнал, что ты на
больничку загремел, маляву заслал, чтобы подогрели.
-Спасибо. Я так и понял.
-Ладно, отдыхай. - Заметил, что собеседник не расположен к
разговорам, произнес смотрящий. - После перетрем. Он вернулся в
свой угол, и жестом приказал уменьшить громкость телевизора.
Со следующего дня камера с удивлением заметила, что старшой
развил бешеную активность. Коногон не успевал пробивать дорогу,
отправляя сообщения то в одну, то в другую камеру изолятора.
Иногда Князь вынимал, неизвестно где спрятанный от шмона
сотовый, и тихо говорил с кем-то. А то и коридорный, стукнув по
кормушке, бросал в камеру запаянный в целлофан клочок бумажки.