Молодец Рин-тян, хорошую ванну на
этот раз вырастила – хочешь сиди, хочешь лежи. И руки на бортиках
удобно пристраивались, снимая часть нагрузки с седалища. Одно плохо
– как дыхание не задерживай, всё равно в нос и уши слизь затекает.
С ушами ничего не поделать, нужно ждать, пока слизь испарится, а
вот нос приходилось прочищать, причём совсем не деликатным
способом... шумно, суетливо, неэстетично. Хорошо, что меня никто не
видит...
- Алекс?
Тьфу, м-мать! Аж подпрыгнул! Ладно
хоть не соскользнул, а то бы ещё и нахлебался гадостной жижи...
- Лиз? – удивлённо уставился я на
собственную благоверную, которая, оказывается, успела, пока я
нырял, устроиться возле ванной на складной табуретке. – Ты чего?
Поздно же...
- Не спится.
Ага, понятно... комбез на голое
тело, тапки на босу ногу, да ещё и в «бомбер» закуталась. Явно
только что из постели. И табуретку с собой притащила, вместо того,
чтобы Рин-тян попросить вырастить «пуфик». Хотя на вид замученная,
но не сонная, значит, и впрямь чего-то не того.
- Мелкие как?
- Нормально... им «Спрут» поёт, не
переживай.
- А сама чего? Попросила бы...
- Не хочу. Он на меня плохо
действует, потом как после снотворного.
Хм… странно. Лично я за собой такой
«побочки» не припоминал. Неспокойная совесть? Похоже…
- И давно? – уточнил я.
- Третий день.
- Это нервы.
- Наверное...
Вовремя она, конечно. Хотя... чем не
повод немножко от работы отвлечься? Да и благоверную мою явно
что-то гложет, так что лучше сейчас разобраться, чем потом локти
кусать.
- Ладно, Лиз, признавайся, в чём
дело?
- Просто бессонница.
- Ага. И ты от бессонницы меня пошла
искать.
- А чего тебя искать? – вяло
удивилась Бетти. – Вот же ты, в ванне. Хотя... я даже не
знаю...
- Говори, как есть.
- Как есть? Уверен? – переспросила
Лизка. И, дождавшись моего кивка, огорошила: - Мне страшно,
Заварзин.
Ого! Вот это удивила, так удивила! И
это та самая Елизавета Заварзина, в девичестве Черноу, что
славилась на всю Картахену бесстрашием, граничащим с
безбашенностью, и такой же безмерной независимостью? Это что-то
новенькое... понятно, что с появлением мелких она слегка
остепенилась, но чтобы вот так, открыто, признаться, что ей
страшно? Да она даже на колумбайновской станции до последнего
страха старалась не выказывать, гонор не позволял! А тут
такое...