Я развернулся и обнаружил, что лектор
валяется на дороге с простреленной головой, а Фома выбирается из
кустов с табельным пистолетом в руке. Последний из троицы
нарушителей запустил в него шаровой молнией размером с крупное
яблоко, но младший сержант каким-то очень уж небрежным хлопком
отбил её в сторону и скомандовал:
— Руки верх!
Сгусток энергии угодил в деревце и
разметал его ствол в щепки, а юнец-оператор неуверенно попятился к
подлеску, и тогда Фома предупредил:
— Стоять! Стрелять буду!
А я ничего говорить не стал, выдернул
из креплений ППС, оттянул ручку затвора и дал длинную очередь
поверх голов. Пацан мигом распластался на земле, и Фома упёрся в
его спину коленом, заломил руки за спину и защёлкнул на тонких
запястьях стальные браслеты наручников.
— Тимур ранен! — крикнул я, взяв на
прицел гадёныша, который и подстрелил нашего снайпера. Тот уже
перестал корчиться, но подняться на ноги покуда не пытался и лишь
подвывал и придерживал вывернутое под неестественным углом
плечо.
Младший сержант выругался и
крикнул:
— Тимур! Ты как?
— Жить буду, — сипло отозвался
снайпер, пытаясь зажать обильно кровоточившую рану в бедре.
Фома рывком за ворот заставил
задержанного подняться, подвёл его ко мне и вновь уложил лицом
вниз. Предупредил:
— Дёрнутся — стреляй по ногам, — а
сам отбежал к Тимуру.
Покалеченный мною паренёк понемногу
прекратил подвывать и едва уловимо напрягся. Я понятия не имел,
оператор он или нет, поэтому среагировал предельно жёстко: пнул по
вывернутой руке, заставив нарушителя повалиться обратно на дорогу,
и прикрикнул:
— Лежать!
Но мог бы и не драть глотку: парень
потерял сознание от боли.
Что ж — нашим легче. Никаких
угрызений совести из-за чрезмерной жестокости я не испытывал.
Чрезмерная жестокость? О, господи ты
боже мой! Да он мне голову прострелить хотел! Вот это —
жестоко!
Фома тем временем ловко перебинтовал
плечо Тимура и занялся его ногой, но только распорол штанину и
сразу уточнил:
— Можешь диспетчеру наши координаты
передать?
— Уже, — сдавленно просипел раненый
снайпер. — Обещают прислать кого-нибудь…
Тогда младший сержант вытянул из
петель свой кожаный ремень и, сложив надвое, велел Тимуру закусить
его. После наложил руки на рану, и кровотечение замедлилось, но
замедлилось лишь на мгновение, а затем алым начало плескать куда
сильнее прежнего, в ритме лихорадочных ударов сердца. Завалившийся
на спину снайпер протяжно замычал, но ладно хоть ещё долго его
мучения не продлились: почти сразу в красную лужицу упал комочек
смявшегося при ударе о кость свинца, и Фома принялся затягивать
жгут. Закончил бинтовать и оглянулся на меня.