А иначе мы с дурацкими шуточками-прибауточками, с веселым
гоготом анацефалов пройдем всю дорогу никуда. И останется нам
пищеварить, сношаться и радостно блеять за свободу и демократию.
Гаме овер, дорогие товарищи…
Нагуляв аппетит, я обстоятельно пообедал в «Му-му», а где-то к
пол-третьему выбрался на Маяковку, запруженную народом. Прошел
пугающую рамку металлодетектора и слился с миллионной нарядной
толпой. Это я тоже планировал – пройтись в рядах «Бессмертного
полка».
Конечно, когда ты шагаешь со всеми вместе, в одном горестном
строю, то не представляешь истинный масштаб действа, не видишь этой
человеческой реки, великой армии тех, кто ничего и никого не забыл.
Помню, смотришь на экран, где покачиваются тысячи, сотни тысяч
черно-белых фотографий – и слезы наворачиваются. Скольких же мы
потеряли, боже ж ты мой…
Миллионы лучших ушли в небытие. Лучших коммунистов, комсомольцев
и просто достойных, беспартийных работяг, взявших винтовки в свои
мозолистые руки. Не будь войны, они бы учились, работали, и ни за
что не позволили бы развалить страну, не дали бы растащить ее
народное хозяйство. Выходит, распад СССР начался не в девяносто
первом, а полувеком ранее - летом сорок первого года…
Прицепив на лацкан «колорадский» бант из георгиевской ленточки,
я мерно зашагал, подчиняясь общему движению. Разноголосое шумство
плыло, как фон, озвучивая людской ход, и я уловил мощную волну
эгрегора.[1] Подобное ощущается в старых
храмах, в намоленных пристанищах божественных тайн – век за веком
мириады верующих припадали к светлым образам, и как бы оставляли в
церквях следы своих «Я», пропитывая косный камень верой, надеждой и
любовью.
Чувствовать эту эманацию, отдающую мистическим жаром, слышать
множественное эхо душ ушедших и ныне живущих дано не всякому. Ну, а
я сподобился-таки. Угораздило родиться экстрасенсом.
Это еще в детстве началось. Однажды, будучи в деревне у бабушки,
мы с отцом отправились по грибы. Набрали полные корзины упитанных
боровиков, да бравых подосиновиков, а когда двинулись обратно, во
мне словно какой тормоз сработал – не доходя до шумливого ручья с
горбатым мостиком, я остановился сам и ухватил за руку отца. Меня
будто окатило всего - не страхом даже, а изнуряющим, томительным
предощущением несчастья. У Тютчева есть строка – «созвучье полное в
природе», а тогда я будто слышал фальшивую ноту, режущую ухо.
Стройное согласие мира вокруг портил уродливый изъян, суть которого
ускользала от понимания малолетки.