Второй день в Новгороде или, как
здесь его называют, Хольмгарде начался с того, что меня наглым
образом разбудила сестра. Эта наглая рожица умудрилась поднять меня
ни свет ни заря. Серьезно! На улице было еще темно, а рассвет
только-только алел на горизонте. Она еще назвала меня «захухря».
Как я потом понял — это переводится как «нечеса». А с моими
волосами что-то действительно надо делать — обстричь их или в узел
завязать. Вчера не до бытовых моментов было.
Умила решила этот вопрос легко. Она
завязала их в хвост. Жуть, конечно, но пока лучше так. Когда сбегу
отсюда, можно будет постричься налысо, меньше сходства будет с
Ларсом.
Умывшись и одевшись в тот же
вчерашний нарядный кафтан, меня потащили в дом старейшин. Это
здание было самым высоким в городке, в нем проводилось вече,
совершались таинства и многие обряды. Несложно догадаться, что все
это мне напела птичка по имени Умила. Она, видимо, близко к сердцу
приняла мою потерю памяти.
Удивительно, но люди уже проснулись и
занялись своими повседневными делами. Вот кузнец разжигает горн, а
на площади викинги начинают тренировочную разминку с топорами и
щитами. На пристань идут рыбаки с сетью. Возле идола жрец
прибирается. Солнце еще не встало, а в племени уже бурлит работа.
Нет, надо бежать отсюда. Я же сова, а не жаворонок. К такому я не
привыкну никогда.
Войдя в дом старейшин, я был немного
поражен. Зал старейшин был великолепен. Изобилие резных украшений и
декоративных элементов в интерьере, которые можно только в музее
увидеть, радовало глаз. Красочные и насыщенные цвета заставляли с
благоговением относиться к окружающим предметам. В центре огромного
помещения находился добротный стол, возле стен — лавки. У стола
стоял светец — это подставка для лучины, видел как-то в музее.
Словенские орнаменты были везде. Они украшали и окна, и мебель, и
даже потолок.
— Сын, ты будто впервые видишь все
это, — прогромыхал голос Гостомысла.
Подобрав челюсть и стараясь не
пялиться на окружающие предметы, я направился к отцу. Он сидел за
столом за раскрытой огромной книгой, напряженно вглядываясь в
меня.
— Так и есть. Я не помню многое, что
кажется для других обычным, поэтому извини меня, если вдруг мое
поведение будет казаться странным.
— Ты не вспомнил ничего? Не помнишь
бой? Своих братьев? Как все произошло, их смерть?