— Прости, не помню, — растерянно
проблеял я.
Он указал на лавку. Я сел возле
него.
— Сын, я знаю, что плохо относился к
тебе, не следил за твоими успехами в ратном деле, не обращал на
тебя внимания.
Вот это поворот. Получается, Ларс не
очень-то и любим отцом.
— Я жил надеждами, что Сигурд поведет
наш народ к величию. Ты помнишь Сигурда? — Отец с надеждой
пригвоздил меня взглядом.
— Очень смутно, будто во сне.
Я не рискнул разочаровать своим
незнанием этого поистине легендарного человека.
— Твой старший брат был моей надеждой
в деле процветания словенов.
Вот так-то. А Ларс? Этот человек
выделил старшего сына и забыл про других своих детей? Не мне его
судить. Я-то — попадашка. Я не Ларс. Я — Игорь.
Словно прочитав мои мысли, Гостомысл
нахмурился.
— Я был не прав. Не должно отцу
выделять средь своих детей лучшего.
Спасибо, утешил. Лучшего? Он даже не
понимает, что говорит. То есть лучший погиб, а остался
Иванушка-дурачок? Ларс? Я начал заводиться. Меня начинает напрягать
эта ситуация.
— Умила сказала, что ты позвал меня
на вече как своего наследника. Это так? — Я решил сменить тему,
пока не наговорил лишнего.
— Так и есть. Ты — единственный мой
сын. На вече будем решать, когда идти в поход на Гунульфа. И я
хотел бы, — Гостомысл чуть приосанился, — чтобы ты повел наших воев
и отомстил за братьев и всех погибших словенских воинов.
Бинго! Именно об этом я думал вчера
перед сном. Когда Умила сказала, что на вече будет поднят вопрос о
мести за смерть братьев, я понял, что это идеальный способ
инсценировать свою смерть. Где, как не на поле боя, можно сделать
«трупик»? Я хотел спросить про место в походе, думал, что меня не
отпустят как единственного наследника, поберегут. А тут вон оно
как. Я завис. Или это Гостомысл меня хочет слить? Я же не Сигурд,
которого, наверняка готовили на место вождя племени. Да нет,
глупости. Это во мне говорит недоверие и подозрительность,
своейственные людям моего века.
Отец напряженно смотрит на меня, ждет
реакции. Думаю, что он считает это предложение подарком. Знаком
уважения к моему статусу наследника.
Надо как-то отреагировать, но меня
опередил шум входящих в зал старейшин. По указанию Гостомысла я сел
в отведенное мне место за его спиной. Начиналось вече. Я вдруг
осознал, что присутствую на историческом событии. Новгородское вече
— это же первый прообраз русской демократии. Не той демократии,
которая сложилась в постсоветский период, вобрав в себя традиции
европейского парламентаризма, а той исконно русской демократии,
которая могла бы дать фору древнегреческим полисам. Подсознательно
я ожидал увидеть бородатых бояр, виденных мной в фильмах.
Реальность оказалась несколько прозаичнее. Это были обычные люди,
которых видел на пристани. Да, большинство седовласые старцы, но в
это время еще нет такого резкого расслоения между бедными и
богатыми, как в моем времени. Здесь люди более открытые, более
искренние. Даже негатив они стараются высказать в лицо, не боясь за
свое будущее.