— Рассказывай, как ты выжил, —
брякнул Радомысл, когда мы с Руяной присоединись к ним.
Отец поперхнулся чем-то. Мать начала
стучать Гостомысла по спине. А я сидел с раскрытым ртом. Просто
дядя поймал меня в тот момент, когда я подносил ко рту аппетитно
пахнущую гусиную ножку. Отец, справившись с кашлем, отобрал мою еду
и начал усердно работать челюстями.
— А нечего рассказывать. — С
сожалением проводив взглядом уплывающее от меня мясо, я
приготовился к давно назревающему допросу.
Если до сего момента я был под
крылышком Умилы, не позволявшей, видимо, отцу и всем остальным
расспрашивать меня, то сейчас я остался один под перекрестным
взглядом трех моих новоиспеченных родственников.
— Брат сказал, что ты все забыл, — не
унимался Радомысл.
— Да. Такое бывает, когда головушкой
бо-бо, — попробовал я перевести в шутку серьезный тон дяди.
— Бо… Что? — не поняла Руяна.
Ох уж эти сленговые трудности. В мое
время было проще изъясняться.
— Во время сражения я был тяжело
ранен. Как погибли братья — я не видел. Видел только уже мертвого
Сигурда. Была качка. Корабли были в абордажной сцепке. Меня
выкинуло за борт волной. Наверное, в момент падения я ударился
головой. Очнулся я уже здесь.
Гнетущая тишина позволила перевести
дух и схватить вторую гусиную ножку. Усердно жуя, я украдкой
наблюдал за моей новообретенной семьей. Отец ел, делая вид, что все
в порядке, но вертикальная морщина между бровями становилась все
отчетливее. Мать уставилась в центр стола, возможно, представляла
сказанное мной. Дядя же продолжал сверлить меня взглядом, будто я
его обманываю.
— И много ты успел забыть? — Дядя
пристал, как банный лист.
— Не знаю. Иногда кажется, что ничего
не знаю, а иногда бывают моменты, когда знаю больше, чем кто бы то
ни было.
— Это как?
— К примеру, я знаю, что нужно
напасть на Гунульфа раньше. Не через полгода.
— А это в тебе нетерпеливый воин
говорит. Ты хочешь отомстить за братьев.
— За его голову назначена награда.
Одного лазутчика поймали, но Ларс его отпустил, добрая душа. —
Гостомысл вмешался в беседу.
— На тебя покушались? — Руяна
вскочила.
— Да сядь ты. Жив он. Видишь же,
перед тобой он, — осадил отец Руяну, которой пришлось осознать
сказанное и смущенно сесть на лавку.
— Все нормально, — успокоил я мать, —
я отпустил мальчишку, который ничего мне не успел сделать. Зато
отправил через него послание Гунульфу со смыслом, что моя голова
чего-то стоит, а за его головушку и ломаного гроша никто не даст.
Чтобы разозлить его. Человек в гневе совершает глупые ошибки. Пусть
делает их.