—
Что?
—
Что ты меня в кровать уложил и колёсами накачиваешь.
—
Это такое “спасибо”? — хмурит брови он, поднимая мои джинсы и вешая их на
подлокотник.
Спасибо.
Большое спасибо. Да. Но знать ему об этом не обязательно.
—
Пельмени убрал?
—
Убрал. Всё убрал. Кости ты зачем брала? Грызть? Это такая диета?
—
Это суповой набор. Бульона хотела намутить. Я не завтракала.
На
меня долго и тяжело смотрят. Вздыхают. Достают из кармана новехонький айфон, на
корпусе даже плёнка ещё не снята. Набирают кого-то.
—
Лысый, — выдаёт он явно не мне. — Я не могу сейчас подъехать. Есть возможность
перенести стрелку на обед? Или сам его дожмёшь? Годится... Лежи и только
попробуй встать, поняла? — а вот это уже адресовано мне и, развернувшись на
мысках, уходят обратно на кухню, продолжая разговаривать с собеседником на том
конце. — Это не тебе. Чего? Лысый, отвали...
"Лысый"?
"Стрелка"? "Дожмёшь"? Я прошу прощения, но какого...? Чем занимается
этот человек? Лежу, размышляю об этом и тихонько посасываю горячий напиток,
приятно согревающий внутренности и ещё приятней сжигающий к чёртовому
прадедушке желудок.
Попутно
прислушиваюсь к шебуршаниям через стенку. Кастрюли стучат, вода из крана течет.
Ёженьки-боженьки, он там чё, в натуре суп готовит? Ну не. Я должна это видеть.
Нельзя такое пропускать.
—
Куда выперлась? Я кому велел лежать? — тут же встречает меня сердитое.
—
Отвечаю, харе приказывать. Могу ж и поварешкой по морде съездить, — не люблю я
властных интонаций. Дома от отца хватило.
—
Потом съезжу я кому-то ремнём по заднице.
Фи.
Ремнём он меня надумал пугать. Корчу физиономию, демонстративно закатывая глаза
и высовывая язык. Почти сразу мой подбородок оказывается в цепких мужских
пальцах. Рот вынужденно остаётся открытым, а голубые глаза недовольно
разглядывают блеснувший в нём металлический шарик.
— И
зачем? — спрашивают без восторга. — Тоже дух бунтарства?
—
Нравится, — бурчу неразборчиво я. Не очень удобно разговаривать, когда тебя так
стискивают.
—
Считаешь, это красиво?
— А
ты у нас консерватор? Баба в парандже, до свадьбы ни-ни?
—
Просто не понимаю.
Смотрит.
Уже не на язык. Теперь на меня. Вроде бы обычно смотрит, а меня на холодный пот
пробивает. И температура тут совершенно не причём.
— А
ты целовался когда-нибудь с девушкой, у которой есть пирсинг? — спрашиваю
зачем-то. Дура, Радова. Вот реально зачем?