Киаран повернул голову и кинул на нее тяжелый взгляд.
- Пертран! – буркнул он.
- Садись! – перевел дед.
Резко выдохнув, она решилась, отодвинула стул, взяла ложку и принялась за завтрак, изредка косясь на раненого и всякий раз встречаясь с ним глазами. Кусок в горло не лез от этого. Окончательно оробев, Аише впихнула в себя последнюю ложку каши, чуть не подавившись и поднялась.
- Пойду по хозяйству! – сообщила она, натягивая валенки и тулуп.
Платок и варежки уже в сенях надела, а на улице и вовсе зачерпнула снега и приложила к горящим щекам. Вот стыдобушка! Одна, с двумя мужчинами за столом! Мама бы с ума сошла от такого!
Киаран, оставшись на месте, проводил девушку взглядом и вздохнул, вернувшись к завтраку. Каждое движение ложкой давалось с трудом, во рту сушило, приходилось постоянно запивать еду. Вот ослабел, так ослабел! Кто бы мог подумать, что его занесет в эту страну! Так бы, конечно, уже и родственники нашли его, и Элайза почувствовала жениха. А тут приходилось надеяться на резервы организма. Как жив остался – он и сам не понимал. Дед что-то про коренья от белого горла твердил, да только кто ж верит во всю эту чушь? Киаран просто изначально очень крепкий, потому и выжил.
Отодвинув недоеденную кашу – и всего-то ложек пять продавил в себя – попросил деда помочь ему вернуться на лавку, а там лег и поморщился – голова кружилась, сердце бухало, как огромный молот, отзываясь в висках тупой болью. Сколько он еще так будет тут валяться? Если пустить все на самотек, то можно и до весны бревном лежать и глазками в потолок хлопать. Магия восстанавливается очень медленно, он пока даже не чувствовал ее движения в себе.
Надо срочно выздоравливать и возвращаться домой. Пока жив тот, кто его ранил, расслабляться ни на секунду нельзя.
Зима в предгорных краях суровая, студеная. Бывало, как начнет морозить с самого листопада, так до травника и не отпускает. Снегу навалит по пояс, а где и поболее, в самые первые дни зимы, а потом уж до весны не растает. Самые холодные месяцы - студень, да просинец (декабрь и январь – прим.авт.), если шубы, да валенок нет – на улицу носа не кажи, отморозишь сразу.
По утрам особенно морозило. Аише выходила из сеней, выдыхала облачко пара, в рассветных сумерках кажущееся чем-то волшебным, спешила за лопатой, расчищала дорожки, потом в стайку к козе, потом к курам – любоваться снежными шапками на соснах и испещренным следами зверей ровным белым ковром было некогда. Рыська ждала в сарае, ластилась, мурчала, бодала своей лобастой башкой, прядала ушками с кисточками. С осени она подросла, мощные лапы вытянулись, тело укрупнилось, мышцы играли под переливчатой шкуркой. Дичи в лесу было много, большая кошка не голодала. Пару раз она притаскивала тушки зайцев, а однажды умудрилась приволочь остатки кабана. Дед Лукьян удивился, сказал, что обычно эта живность при таком снеге не гуляет, впадает в спячку, подобно медведям. Где уж рысь умудрилась добыть зверя – неведомо, но на неделю обеспечила троих человек мясом.