И, знаете, понял. Молодёжь на экране
вела себя подобно обитателям дома престарелых: они качали права,
учиняли склоки, ссорились, мирились, перемывали друг другу
косточки. Родство душ. Перекличка поколений.
Похоже, нынешние детишки — с пелёнок
пенсионеры.
— Что это ты так рано? — басовито
осведомилась Эдит Назаровна, выйдя в прихожую на звук ключа в
замке.
— Уволили, — довольно-таки равнодушно
отозвался я.
Фыркнула и ушла к себе. Должно быть,
сочла мой ответ за очередную дурацкую шутку. А чего ещё прикажете
ждать от этакого зятя?
Внешность у тёщи замечательная.
Монументальный рост, гвардейская выправка (остеохондроз), седой
генеральский ёжик, строгие чуть выпуклые глаза.
И всё же в отличие от меня Эдит
Назаровна — неотъемлемая часть нынешнего мира. Она даже знает,
почему Антон Штопаный развёлся с Полиной Рванге.
***
Двойная полочка в спальне — вот и
всё, что осталось от некогда уникальной домашней библиотеки. Когда
супруга моя закручивала свой первый бизнес (Боже, как давно это
было!), собрания сочинений и редчайшие издания стали частью
уставного капитала, после чего исчезли из дома вместе со
стеллажами.
Плата за опыт. Вторая основанная
супругой фирма существует по сей день и вроде бы прогорать не
собирается.
А вот чего я особенно терпеть не
могу, так это глубокие полки. Книги должны стоять в один ряд:
протянул руку — и взял. Однако в данном случае глубина — мой
союзник. В один захап я изъял выстроившихся напоказ трёх Шванвичей,
за которыми обнаружился, правильно, сплошной Мондье. На его место я
втиснул сегодняшнюю добычу, и вновь забил дыру Шванвичем. А самого
Мондье распихал поверху. Корешками вперёд.
Иначе не избежать упрёков в том, что
наружу торчит какое-то старьё.
Нет, ничего плохого ни о Мондье, ни о
Шванвиче я сказать не могу, поскольку не читал, а если и прочту, то
не скоро. Вообще плохо переношу модную литературу. Бывало, все
вокруг визжат от восторга, кипятком брызгают. Прочти, умоляют,
прочти! Не буду. Вот спадёт шум — тогда прочту. В более спокойной
обстановке.
Спадает шум. Читаю. Вникаю. Прихожу к
визжавшим и брызгавшим, предъявляю книжку, спрашиваю: «Ну и чем вы
тут восторгались?» А они смотрят на меня непонимающе, даже
оскорблённо: «Разве мы восторгались? Это ты нас с кем-то
путаешь».
Какого лешего вникал,
спрашивается?