Правда, зря я искал у Маргариты Николаевны итальянские корни – у
нее в роду целый интернационал. Там и болгарская прабабушка мешала
кровь с греческим прадедушкой, и дед Тарас с пани Ядвигой… Даже
некий знатный татарин отметился, чуть ли не Хан-Гирей, и еще
какой-то дворянчик затесался - голозадый барон, увязавшийся за
Буонапарте. Русская княгинюшка выходила французика – и оревуар, мон
амур…
Я глубокомысленно воззрился на пышную елку, ронявшую иглистый
блеск шаров. «Хм… - плавно перетекали мысли. - Не сказать, что
Ритины повадки отдают аристократизмом – любит она делано
опроститься, будто пряча великосветскую утонченность. Эта ее
«блин-малина»… Совсем не комильфо! Но стоит Марику забыться, как
сразу проглядывают изысканные манеры и внешний лоск – то, что
зовется породой…»
Раздвинув плотные шторы, звякнувшие колечками по карнизу, я
долго смотрел в рассвеченные потемки. До гульбы еще далеко – народ
лишь готовился отмечать оборот Земли вокруг Солнца. Вся
предпраздничная суета творилась за окнами, лишь изредка прорываясь
в форточки «Мелодиями и ритмами зарубежной эстрады». Да, волна
перемен накрыла и Гостелерадио!
До тупых сериалов и мочеполового стенд-апа пока не дошло, да и
вряд ли дойдет – худсоветы не дремлют. Однако новое, яркое, свежее
упорно пробивается через идеологические завалы. Вон, опять КВН
пустили в эфир…
Едва Мирей Матье распрощалась с бамбино, как задолбили ударные,
и Бобби Фарелл поведал историю Мамаши Бейкер, «самой жестокой телки
в старом Чикаго»…
Ma Ma Ma Ma! – Ma Baker! – but she knew how to die…
У меня над переносицей залегла страдальческая складочка. Упругие
ритмы регги словно разбудили дремлющие тревоги, и на сердце
заворочалось тяжелое, неясное беспокойство, холодя ожиданиями
угроз.
Это по «Времени» тишь да гладь, да сплошное благоволение во
целовецех, а в реале зреет смута. Элита раскололась - трещины
разбежались черными извивами по всему Союзу, надламывая хрупкое
равновесие и предвещая бурю.
«У советских царьков и ханов отняли владения – думал я, не
слишком желая, чтобы такое вообще на ум шло. – Изъявят ли они
покорность Брежневу? Машеров – да, Щербицкий – с оговорками, а
прочие? Или станут пакостить в одиночку, и тогда их переловят, а
затем пересажают. Или сплотятся, затеяв веселенькие дела – бунты,
саботаж, вредительство, хорошо организованные «стихийные»
демонстрации…»