Если этих обиженных «республиканцев» не передавить вовремя,
начнутся погромы и резня. Крови прольется, как в светлом будущем:
азербайджанцев стравят с армянами, грузин с абхазами, таджиков с
киргизами. Платные говоруны распустят свои поганые языки, болбоча о
«русской оккупации», провокаторы выведут на улицы студентов –
живую, горячую растопку для беспорядков…
Так можно доиграться и до второй Гражданской.
И есть еще один толстый слой недовольных – первые секретари
обкомов да крайкомов. Суслов нагнул их, заставляя идти на выборы –
пусть-де народ скажет свое веское слово! А кто проголосует за
взяточника, вроде Медунова? Или за «бабая» Шакирова? За самодура
Шайдурова?
И если вся эта орда развернет знамена…
«А нас – рать!» - криво усмехнулся я, и раздраженно задернул
шторку.
Мысли в духе Раскольникова меня и раньше посещали, но именно
теперь стали тяготить. С виду всё просто, проще не бывает.
«Вопрос: имею ли я право менять этот мир без спросу, точно зная,
что впереди нас ждет большая вонючая жо… задница?»
Года два назад мне легко удавалось убедить себя, что я просто
обязан прогнуть белый свет! Должен! Чтобы не повторились Афган,
Карабах, Фергана, Донбасс – далее по списку.
Но свербили, свербили муторные сомнения! А любой ли ценой
достигается благо? И как оценят потомки мои нынешние экзерсисы по
экспериментальной истории? Похлопают в ладоши: «Адекватно,
Михаил!»? Или передернутся: «Да эту сволочь расстрелять мало!»?
Вот, разрулим афганский кризис – и не изойдут кровью и
сукровицей «красные тюльпаны». Разве плохо? А кто сказал, что года
через три наши партия и правительство не ввяжутся, скажем, в
иранские разборки? Да еще на стороне тамошних лохов из Туде?
Что толку от моего послезнания? Ну, ведомо мне – там-то и там-то
было плохо. И что? Какие воздействия надо применить, чтобы стало
хорошо? Микроскопические? Макроскопические? А хуже не станет?
Откуда мне знать? Всеведением не страдаю…
Осторожный звонок в дверь сбил весь настрой. Надуманная чернота
обсыпалась, пока я ходко шлепал тапками. Щелкнул задвижкой, потянул
дверь на себя…
За порогом стояла Марина. В кокетливой шапочке, в
полурасстегнутой дубленке, пропускавшей взгляд к свитерку, тускло
сверкавшему люрексом, и к роскошным джинсикам, дразняще
обтягивавшим стройные бедра.
- Маринка! – обрадовался я.