- Ты только правильно разберись! – озаботилась доча. -
Ладно?
- Ладно, ладно! – светло и весело рассмеялся отец.
Я понимал его. Человек впервые в жизни выезжает в
загранкомандировку, да еще в длительную! Конечно, «курица – не
птица, Болагрия – не заграница», но все-таки…
- Так там завод будут строить или как? – поинтересовался я,
собирая инфу.
- Или как! – жизнерадостно хохотнул папа. – Корпуса уже стоят,
сейчас дело за начинкой. Будем нашу электронику собирать – и в
Европу! Кстати, твои «Коминтерны» тоже в серию пойдут. Знаешь,
какое у них экспортное название? «Совинтель»! Как у всего нашего
ПО. Нет, это не программное обеспечение, а…
- …Производственное объединение, - кивнул я. – Кстати, нам
выходить.
Заболтавшись, мы и не приметили, как оказались в Шереметьево.
Разгрузив бедный «Иж-комби», я взял вес двух пухлых чемоданов, и
тотчас же с прозрачных стен аэропорта поплыл деловитый, хотя и
приятный голос дикторши, опадая с металлическим призвуком:
- Уважаемые пассажиры! Начинается регистрация на рейс Москва –
Прага…
* * *
Будучи многажды оцелован, я стоял у стеклянной стены,
оправленной в сталь, и смотрел на бетонное поле. По белому борту
«Ил-62» чертилась красная линия, подводя горделивое «Československé
aerolinie».
Губы сызнова наметили улыбку, и я опять стер ее – негоже
радоваться в момент прощания. Громадье планов тасовалось в моей
голове, и даже какая-то растерянность набухала – куда ж мне столько
свободы? Оставили одного «на хозяйство»!
«Ох, и похозяйничаю…» - уголки рта дрогнули и полезли вверх.
От надсадного рокочущего свиста турбин заныли стекла, и лайнер
тронулся, словно нехотя. Видели меня родные или нет, но я все равно
замахал рукой, отсылая крайний привет.
«Ильюшин» медленно вырулил, разогнался и легко, как бы
невзначай, оторвался от земли, по-птичьи поджимая шасси. Устремился
вверх, набирая высоту, пока не канул в облака.
Я остался один.
«С Ритой!..» - улыбка победно шелохнула холмики щек.
Вторник, 25 января. Раннее утро
Москва, Ломоносовский проспект
Спал я плохо, а электричка от Крюкова до Ленинградского
телепалась минут сорок. Поневоле задремлешь. Пригрелся – и уплыл в
осовелый нереал.
Ночью мне снова снились баррикады и автоматный огонь,
выкашивавший озверелую толпу. Майданный дух ощущался столь явно,
что в носу свербело от вони жженой резины. Поначалу тлела надежда,
что видения пошли на ум из воспоминаний о будущем, но я четко
различал во сне не киевскую площадь Калинина, а Останкинскую
телебашню… Главное здание МГУ… Ленинградский вокзал…