После обеда я оправился спать. Да-да, дневной сон для шахматиста
— что окоп для пехотинца. Чем глубже и крепче, тем лучше. До
известных пределов, разумеется.
И потому я спал всерьез. Проснулся по будильнику без десяти три
— но дня, а не ночи. Душ, чистка зубов, свежая рубашка, бабочка,
костюм номер четыре — и я готов. Антон уже ждет внизу. В такси.
Ботвинник крайне не рекомендует ездить на игру в метро. Считает,
что воздух метрополитена чрезвычайно вреден для мозговой
деятельности.
Я так не думаю, но что я знаю о воздухе метрополитена?
Ботвиннику виднее.
Такси тронулось, и тут в дверцу вцепился Таль:
— Я с вами!
И уселся рядом со мной.
— Какая удача, Михаил Нехемьевич! Я об этой поездке буду внукам
рассказывать! Можно автограф? — я протянул Талю турнирный бюллетень
с отчетом о вчерашней жеребьевки и «паркер».
Таль невозмутимо расписался.
Выглядел он не очень. Небрит, мешки под глазами, а глаза —
красные. Как бы не заболел он. Как бы не заразится от него
каким-нибудь гриппом.
— Ручку...
— Что?
— Ручку верните, Михаил Нехемьевич. Она мне дорога, как
память.
Таль посмотрел на «паркер» с удивлением, откуда, мол, эта
штуковина у него в руках.
— А теперь ещё дороже станет: побывала в руках самого Таля, —
продолжил я, пряча ручку в портфель.
Я на игру с портфелем еду. В портфеле тетрадка, ручка, шоколадка
и бутылка «Нарзана». Никак не найду «Боржоми».
Таль откинулся на сидении, прикрыл глаза.
Я не стал развивать тему. Вижу, человеку нехорошо. Хотя
бесцеремонность, с которой тот влез в такси, огорчила. Никакой
тонкости чувств. Ладно бы Таль, но вместе с ним в такси пробралась
тень. Что не радует.
Тень — это мой пункт помешательства. Бзик. Заскок. Галлюцинация.
Мне кажется, что вокруг нас множество теней. Без лиц, без глаз.
Словно человек вечером и в сильном тумане. Нет, вреда от теней я не
видел, а всё равно неприятно, когда нечто безликое лезет в такси.
Впрочем, а вдруг лик такой, что лучше бы и не видеть? Одно
успокаивает: не ко мне лезет, а явно к Михаилу Нехемьевичу. И ведь
не скажешь Талю, что к нему прилепился Чёрный Человек. И никому не
скажешь. Да я и не говорю. Даже Лисе и Пантере не говорю.
Я не просто ехал, я ехал в образе. Чувствовал себя аристократом
с картины Федотова. Молодым человеком с большими претензиями.
Потому и смотрел на картину битый час. А что? Молодой? Молодой.
Претензии большие? Огромные. И да, немножечко голоден.