Подъехали, вышли. Антон расплатился. Он расплачивается за всякие
необходимые мелочи, я ему выделил на то средства — на такси, билеты
в музеи, покупку продуктов и прочие расходы, включая
непредвиденные. В разумных пределах. Ну, неловко мне, аристократу
бесштанному, расплачиваться с таксистом. Отвлекает. А Ботвинник
настаивает на том, что перед игрой необходимо быть предельно
собранным. Не отвлекаться на пустяки. У него, у Ботвинника, был
личный шофер. Может, и сейчас есть.
Мы прошли в Дворец Железнодорожников. Плащи оставили в
гардеробе, для участников он был отдельным. Потому что зрителей не
много, а очень много. Похоже, опять полный зал. В общем гардеробе и
стоять долго, и на автографы разорвут. Не меня, конечно, а Таля.
Или Смыслова. Или Спасского. Или Петросяна.
Не менее важным, чем отдельный гардероб, был отдельный буфет,
для других закрытый. Я взял четыре бутерброда с икрой и стакан чаю.
Да-да, четыре. Ножом со всех бутербродов икру перенес на один, и
получилось вполне прилично. Опять по совету Ботвинника: перед игрой
есть бутерброд с икрой. Энергетическая подпитка. Вот товарища
Ленина после злодейского покушения Каплан выхаживали икрой. И он
быстро поправился. Ну, почти. На лекции по анатомии нам рассказали,
какие последствия в организме вождя вызвали две пули, изменившие
мир.
Съел бутерброд, запил чаем, вымыл руки в туалетной комнате для
участников турнира, и прошёл на сцену. Ну да, мы играли на сцене
перед огромным залом, полным людей. Как артисты грандиозного
спектакля: семнадцать вечеров, плюс доигрывания. И три антракта,
три выходных.
Все участника в костюмах, галстуках, в меру причесанные, в меру
выбриты, один Таль выбивался из ряда, но ведь это ж Таль!
Столик, за которым предстояло играть мне, стоял в первом ряду.
Не потому, что достоин я, а потому, что играю со Спасским, одним из
фаворитов чемпионата, лишь год назад потерявшим шахматную
корону.
Устроился на удобном стуле, и жду. Судья объявил о начале тура.
Я пустил часы соперника.
Спасский опоздал на три минуты. Бывает. Я встал, протянул руку,
но соперник её не заметил. Сел, поставил пешку на е четыре, и
перевёл часы.
В шахматах не пожать руку сопернику — это почти пощёчина. Мне
стало стыдно. За себя ли, за Спасского, но чувство было самого
неприятного свойства.