— Прости, Васька! Прости, я стал чудовищем!
Он собирался присыпать сердце землей, как-бы похоронить его, но
не успел. Откуда-то издали донесся звук рога. Николай Федотович
вдруг перестал усмехаться, сделался серьезным, даже испуганным.
— Ты слышал? — спросил он второго человека. Тот помотал головой,
сунул свернутый брезент в багажник.
— А что такое? — сказал он.
Николай Федотович выругался, потом сказал,
— Придется оставить улики, ничего не поделаешь. Костик, в
машину! Быстро!
Костик машинально глянул на Николая Федотовича, увидел амулет, и
поспешил выполнять приказ. Уже из машины он оглянулся на висящую
девочку, и снова ужаснулся тому, что только что сделал. Голод
отступил, хоть он съел и не все, но достаточно, чтобы забыть о
пустоте в брюхе, но душевные терзания были ужасны.
Когда машина уже отъезжала, Костику показалось, что Василиса
подняла голову и посмотрела ему вслед злыми серебряными
глазами.
«Ты права, Васька, — подумал он, — Ты права. Я чудовище, и меня
надо убить...»
Голод вернулся очень скоро. Обычно еды хватало почти на месяц, а
тут уже через три дня Костик понял, что брюхо прилипает к хребту.
Свою новую, сильную форму он уже почти ненавидел, но не мог
вернуться в нормальную. Мысли то сбивались на простые и легкие
чувства дракона «есть хочу, хочу есть!», то плясали в голове с
оглушительным грохотом вины — «Убийца! Людоед! Убийца!»
Костик наполовину превратился в человека, но морда оставалась
чешуйчатой и уродливой. Николай Федотович чем-то был очень занят, и
домом занимались трое «вторых людей», а они Костика опасались, и не
тревожили лишний раз.
Костик сидел в своей комнате и тихонько стонал, чтоб не привлечь
внимания «вторых людей». Он даже начал думать, сможет ли он как-то
самоубиться, но резать вены было нечем, а повеситься — не на чем.
Выброситься из окна было можно, но этаж был всего лишь второй, а
крылья уже отросли, и он опасался, что рефлекторно спланирует вниз.
А тогда «вторые люди» решат, что он хотел убежать, доложат Николаю
Федотовичу, и тот его снова околдует амулетом.
— Тебе и надо сбежать, — сказал чей-то голос рядом. Костик
обернулся, прежде, чем человеческая голова что-то успела понять,
драконья пасть уже голодно щелкнула. На миг на языке оказалось
что-то гниловатое, но сладкое, что-то зыбкое, но так нужное
голодному дракону, но тут Костик начал соображать, и разжал
челюсти. Василиса, полупрозрачная, зыбкая, но все же Василиса
выскользнула из пасти и повисла в воздухе прямо перед носом. Она
смеялась.