Во время заупокойной мессы в соборе Санта-Марии Серджио, всхлипывая, спрашивал себя, почему все так произошло. Почему Грациелла вышла замуж за Умберто? Почему она бросилась к нему, когда его расстреляли? Никто из присутствующих на похоронах не знал, какую роль сыграл Серджио в смерти своего брата и его супруги. Друзья всегда считали его слабовольным человеком. И никто из них не знал правды. Никто, кроме бабушки Сирины. Это она использовала все свои связи, чтобы узнать правду. Только у нее хватило смелости выразить всю свою ненависть Серджио так, что, когда боль чуть притупилась, Серджио, как никогда прежде, глубоко ощутил весь кошмар совершенного им. И ради чего? Ради беломраморного дворца? Ради любви женщины, умершей у ног своего мужа и никогда не любившей никого, кроме него?
– Ради чего ты все это сделал? – требовала ответа плачущая мать. – Из любви к Муссолини? К этому подонку, Серджио? К этому мерзавцу? Ты убил моего первенца ради него?
Серджио дрожал, видя гнев матери. Он понял, что остаток своей жизни придется прожить с этой ужасающей правдой. Стоя перед матерью, он все отрицал: отрицал, что предал Умберто, отрицал, что вообще делал что-либо. Но она знала правду, и Сирина тоже. Ее блестящие зеленые глаза гневно смотрели на него во время похоронной церемонии… Не в силах бороться с режимом Муссолини и не желая предавать гласности гнусность предательства, совершенного ее младшим сыном, старая принцесса ди Сан-Тибальдо увезла Сирину и старых слуг из Рима. Теперь дворец принадлежал Серджио – так сказала она, стоя в последний раз в холле, отделанном черным и белым мрамором. Ей хотелось навсегда забыть о своем втором сыне и об этом дворце. Отныне он ей не сын! В последний раз принцесса ди Сан-Тибальдо взглянула на Серджио, и слезы наполнили ее мудрые глаза. Она медленно покачала головой и вышла.
Ни она, ни Сирина никогда больше не видели ни Серджио, ни этого дворца, ни Рима. Сирине было четырнадцать лет, когда она в последний раз вышла из искусно инкрустированных бронзовых дверей дворца на виа Юлия, и тем не менее, когда она приехала в Альпы через четыре года, ей казалось, что она покинула Рим только вчера. Прошедшие четыре года были очень трудными: все это время она пыталась заглушить в своей памяти звуки ударов, которыми солдаты осыпали отца, отчаянный взгляд матери, когда на следующий день она бросилась из дома, едва причесавшись, с широко раскрытыми от ужаса глазами, в наброшенном на плечи красном пальто; вид тел родителей, брошенных солдатами около ворот, распластанных на мраморных ступенях, и кровь, медленно капавшая на траву… собственные крики, когда она увидела их, лежащих там… Мертвые родители стояли перед глазами даже тогда, когда она прощалась с бабушкой, отправляясь в безопасное место. Но где теперь безопасно? Опасно везде… Нигде не будет отныне безопасно. На всем белом свете у нее осталась одна бабушка.