– Прощай, холостые привычки шевалье, – хмыкнул про себя Скуратов, поворачиваясь к директору музея. – Итак?
– Вы правы, ваше сиясь. Отучит она его лягушатину переводить.
– Итак? – жестче, но без злости повторил Малюта Скуратов, он же капитан Бельский, он же граф-инкогнито из Петербурга, он же старый и прожженный самогоном контрразведчик из Аркаима. – Где кокошник?
Глаза старика забегали, он снял и протер треснувшее пенсне, а потом что-то смущенно забормотал про трипольскую культуру.
– Старик, – тихо пообещал Малюта, – мне не нужен кокошник. Тем более что, как я понимаю, княжна намерена венчаться именно в нем…
– Семейная традиция, – прошелестел потрясенный проницательностью собеседника хранитель. – Тогда что вам нужно?
– В кокошнике – аметист, – напомнил Скуратов. – У него свое предназначение и своя судьба. Замените его вот этим изумрудом.
Скуратов небрежно опустил на стол кулак, выпустил из разжатой ладони драгоценный камень и катнул его старику.
– Это «Око Света». Его держал в руках Будда, если верить Конан Дойлу…
– Кому? – уточнил отставной чиновник.
– Неважно, – поморщился Скуратов. – Все неважно. Но обмен равноценен.
Почтенный Сергей Львович Волокос решительно встал из-за стола и вышел в коридор. Вернулся он быстро, сжимая в подрагивающих руках вожделенный кокошник.
– Я нашел его в возу с сеном, когда таскал вашей лошадке воду, – вздохнул старик. – Я не знаю и не хочу знать ваших дел, но обмен равноценен. Про «Око Света» я читал в жизнеописаниях Будды. Берите камень, ваше сиясь, берите, пока я не передумал.
Скуратов ловко подковырнул камешек, и аметист тотчас выпал из оправы в его широкую ладонь.
– Прощай, отец, – Малюта дружески расцеловал директора музея в мясистые щеки. – Что-то подсказывает мне, что мы больше не увидимся.
Старик всхлипнул и, перекрестив Скуратова, отвернулся и начал судорожно протирать пенсне. Потом проводил до двери и долго махал ему вслед влажным от слез платком. Глаза его были печальны, близоруки и мудры.
Выезжая час спустя из города на отъевшейся за неделю кобыле, Скуратов встретил полицмейстера.
– Граф, – смущенно склонил голову Бушин. – Вот рапорт, о котором вы изволили говорить. Полагаю в нем, что экономические преступления есть государству сугубо вреднющие, а потому следовало бы учредить и должности по их пресечению соответственные. И фонды не урезать. Ежели крестьянин от голодухи какой мешок картошки спер – оно, конечно, плохо. А вот ежели заводчик какой заказ на сапоги получил, да сырье спер, а сапоги те из гнилья стачал? Это ж не в пример трагедия… А вор – он в тюрьме сидеть должен, а не в сенате.