– Кто пустил в студию кошку?! – гневно гаркнул в отдалении наш режиссер Славик.
– …ленький ты мой! – как ни в чем не бывало закончил Вадик. – Ну, как?
– Шикарно! – похвалила я и похлопала себя по уху, выбивая из него эхо скрипучей рулады. – Пойдем запишем тебя в кружок хорового пения.
Потрясенный вокалом Вадика Мамай еще не ожил, а я уже утащила неразумного напарника прочь из кабинета. В коридоре он снова затормозил: навстречу нам из приемной выступила незнакомая красавица. Ее теснила дама, имеющая с юной девой отчетливое фамильное сходство, но похожая на атомный ледокол: такая же большая, могучая и взрывоопасная. На фоне ее сердитого рокота особенно ясно звучал голос нашего директора Гадюкина, выводящий с пронзительной задушевностью Робертино:
– Конечно, Клавдия Яковлевна, мы разберемся и примем меры, вы только не волнуйтесь, берегите здоровье!
– Это она! – резко осадив назад, шепнул мне Вадик через плечо.
Я и сама уже поняла, что термоядерная дама – моя жалобщица Тихонькова, и почувствовала себя спасателем, в одиночку брошенным на идущий вразнос энергоблок. Однако тут же выяснилось, что я недооценила самоотверженность своего напарника.
– Здравствуйте, Клавдия Яковлевна! – браво козырнул Вадик, одним глазом глядя на суровый лик Тихоньковой-старшей, а другим кося на арбузный бюст прелестной девы. – Разрешите представиться: я Вадим, а это Елена! Мы уполномочены разобраться в данной ситуации и сделаем это, к вашему полному удовлетворению, чего бы это нам ни стоило!
Я выразительно кашлянула. Мотивы, которыми Вадик руководствовался, добровольно вызываясь разбираться и удовлетворять, были очевидны. Только слепой не заметил бы роскошных форм Тихоньковой-младшей, однако я к женской красоте вполне равнодушна.
– С вашего разрешения, мы встретимся для предметной беседы чуть позже! – вежливо сказала я Клавдии Яковлевне и дернула Вадика за руку, увлекая его в глубь коридора.
В редакторской я достала из тайника за кассетами свой НЗ – пакет пряников – и велела Вадику заваривать чай, а сама села читать заявление гражданки Тихоньковой и неожиданно увлеклась. Клавдия Яковлевна оказалась не чужда литературного таланта. Она живо описала свои страдания, проистекающие от просмотра вечернего выпуска наших телепередач. Худшим и главным из них была необоримая бессонница, но упоминались также нарушение сердечной деятельности, расстройства пищеварения и памяти, падение давления и депрессивное настроение.