Ударная
группа появилась неожиданно: не с юга, где находился наш аэродром,
а с юго-запада, со стороны солнца. Разведчики снизились, и
выпустили ракету чёрного дыма в замеченные ими важнейшие точки.
Следуя по пути, указанным чётными стрелами, бомбардировщики с
первого же захода засыпали бомбами возвышенность, на которой
располагался штаб гарнизона плацдарма. Когда большой нарядный шатёр
лопнул, оставив на своём месте облако пыли и дыма, а высоко в небо
вращаясь взлетел распоротый осколками барабан, зрители ахнули.
Другие группы бомбардировщиков, одновременно с уничтожением штаба,
разгрузились на коробки пехотных батальонов, причём сделали это
чрезвычайно точно. Ещё бы: заходили они на заранее отрепетированные
позиции, на минимально возможной скорости, впрочем, после сброса
бомб ускоряясь и уходя на повторные круги. Едва одна волна
бомбардировщиков ушла, на несчастный плацдарм навалилась вторая
волна, а затем и третья. Зрители оцепенели, глядя на клубящийся
дым, всполохи взрывов, языки мечущегося пламени.
- Господи,
Пётр Николаевич, Вы, сколько использовали самолётов, не сотню же? –
вполголоса спросил император.
-
Помилуйте, Ваше императорское величество, Вам отлично известно, что
бомбардировщиков у нас ровно двадцать четыре. Просто после
бомбардировки они возвращаются на аэродром, тут же загружаются
боезапасом и возвращаются сюда. Две группы по двенадцать самолётов
сделали по три вылета, вот и получилось семьдесят два
самолётовылета. Умножаем на триста килограммов бомб, получается,
что на плацдарм сброшены двадцать одна с половиной тонна бомб.
Перебор, конечно, но посмотрите на французского
генерала.
Действительно, высокий, плотный, круглолицый
французский военный министр правой рукой вцепился в балюстраду
трибуны да так, что его пальцы побелели, и зажатой в правой руке
треуголкой он вытирал лоб и залысину. Седые усы генерала Бийо
как-то обвисли, а сам он, подавшись вперёд, никак не мог оторваться
от картины ужасного разгрома, царящего на таком аккуратном,
каких-то два часа назад, плацдарме.
- Эти
манёвры ещё и демонстрируют, с какой скоростью мы можем доставлять
в выбранную точку свои средства разрушения.
Тем
временем поднявшийся ветерок унёс пыль, поднятую взрывами, и дым
горящих кое-где пожаров. Аккуратные макеты, изображающие
пехотинцев, превратились в мёртвые поля обломков и щепок. Только
редкие, чудом уцелевшие макеты торчали, словно чучела на поле.
Редуты снаружи выглядели не слишком пострадавшими, зато внутри
каждого виднелось по две-три воронки, и все пушки были опрокинуты.
Позиции тяжёлой артиллерии выглядели ужасно: они были буквально
перепаханы, а половинка ствола одной из пушек, отброшенная метров
на пятьдесят за пределы позиции, торчала как столб, воткнувшись в
землю. Воображение опытных генералов дорисовывало соответствующее
звуковое сопровождение, но царила гробовая тишина, и даже на
трибуне минут десять никто не проронил ни слова. Я смотрел на
Томаса Джорджа Бэринга, английского морского министра, и зрелище
было мне очень приятно: англичанин сохранял невозмутимый вид, но
его козлиная бородка едва заметно тряслась. И в глазах был
явственно виден ужас. Ещё бы! Умный человек прекрасно понял, что
Россия сегодня поставила шах Англии. Мы начали продавать самолёты
любому желающему, а сегодня продемонстрировали, какое это мощное
оружие. Морскому владычеству Англии приходит конец: теперь её флоты
должны держаться подальше от берегов, где располагаются аэродромы
её врагов, а своими врагами англичане сделали всех.