Так я и опустился на самое дно. Здесь царил серый полумрак,
росли толстые, как пеньковые верёвки, водоросли, а вдалеке, не
приближаясь, мелькали какие-то крупные тени.
Вновь припомнились байки Антигоны об утопликах.
Я представил, как это: провести на дне целую вечность. Мрак,
серость и скука - вот и всё... Мясо понемногу сгниёт и отвалится от
костей, и буду я бродить среди замшелых валунов неприкаянным
скелетом.
Ну уж нет, - решил я. Утопликом становится что-то не хочется.
Может, пойти по дну? Я ещё раз огляделся. Темно. Расстояние до
берега - неизвестно. Да и где этот берег?.. Лучше попробовать
всплыть... Получилось с четвёртой попытки. Тело моё упорно не
желало плавать, но я упорный.
Грести пришлось изо всех сил, и смутный кружок света над головой
делался всё ярче.
Плыть было тяжело. Мешала намокшая одежда - джинсы сделались
жесткими, словно картонными, майка неприятно облепила тело. Светлое
пятно приближалось медленно. Временами казалось, что оно
отдаляется, и я вновь опускаюсь на дно... Потом свет ушел, и меня
окружили длинные тени. И я уж было решил, что это рыбы - приплыли
полакомиться мертвечинкой; но оказалось, что вокруг меня настоящие
утоплики.
Синие морды искажены от удушья, из пустых глазниц таращатся
черви, рты распялены в немом крике, и в них спокойно вплывают
мелкие рыбки... Утопликов было много. Словно я попал в толпу на
стадионе - все жмутся друг к другу, не давая протиснуться вперёд, к
вожделенной сцене.
Я чувствовал их склизкие холодные прикосновения и дёргался от
омерзения, я путался в их ветхой одежде, в плывущих по течению
конечностях, чувствовал прикосновения к лицу их мокрых, похожих на
паутину волос.
От отчаяния я закричал. В рот хлынула вода, рёбра расступились
под давлением и лёгкие наполнились ею, как большие мешки...
- Вставай, засоня.
Услышав голос, я задёргался с утроенной силой, и наконец рванул
наверх, к солнцу...
- Шурик, ну сколько можно? Весь отпуск проспишь.
Я вынырнул на поверхность, как тюлень, задыхаясь, хватая воздух
руками и выпучив глаза от счастья.
Рядом, на постели, сидела Антигона. Я зажмурился: от цветов на
её пёстром сарафане, от рыжих кос, нимбом окружавших голову...
После мутных и серых озёрных глубин, после вздутых мертвецов с
липкими пальцами, живая, тёплая, веснушчатая Антигона
представлялась созданием настолько ярким, что заболели глаза.