И вот тогда все начало меняться.
Нечувствительно и неотвратимо съеживались газетные площади и скукоживались суммы гонораров. Очередной Главный (они теперь тасовались с пулеметной быстротой в результате тех же экономических процессов, что в более денежных и менее интеллигентных сферах приобретали грубую форму заказа и отстрела) все реже заходил в угловой колумнистский кабинет на чарочку крепкого. Потом применять крепкое на рабочем месте строжайше воспретили. Потом вместо мельтешащих Главных появился Самый Главный. Личный представитель владельцев контрольного пакета акций.
У Самого Главного был голос церковного регента, внешность босса сицилийской каморры среднего звена, габариты компактного упитанного монгольфьера и привычка курить фаллические сигары с романтическим именем “Ромео и Джульетта”. Сейчас, если верить рикошетным слухам, Самый Главный успешно служит популярным наемным тамадой в городе Саратове. Но тогда вторжение столь весомого и решительного небесного тела смешало весь расклад в маленькой газетной звездной системе. М-да, совсем вы жизни не знаете, уничижительно сверкнуло небесное тело золотой шайбой на указательном пальце. Теперь я буду говорить, а вы – слушать. И исполнять. Пункт первый: вы что думаете – мы тут творчеством занимаемся? Хуй-то. Мы тут делаем сервис, понятно?
Скорее всего, Самый Главный просто не ведал, что в выигравшем холодную войну языке выражение make a service означает оральный секс. А может, ведал. Чем дальше, тем больше я склоняюсь ко второму мнению.
С момента официально декларированного перехода в орально-генитальную парадигму процесс моей финансовой деградации ускорился – и ускорение это стало вначале постоянным, а после – нарастающим. Сперва я старался его не замечать из некоего фаталистического упрямства. До тех самых пор, пока не перестали замечать меня самого.
Пока я не потерялся.
Из советской журналистской коммуналки – двадцатиэтажного Дома печати – редакции латвийских изданий центробежной силой стремительно растущей арендной платы разносило по городу. Отнесло – километра на четыре, за реку, в отдельный новодельный особнячок в деловом городском суперцентре, – и нас. Один переезд равен двум пожарам и трем наводнениям, и конвейерное движение газетной жизни прервалось на девять дней. По истечении их я прибыл на новое место. В мой будущий кабинет, маркированный сакральным буддистским номером 512. Новенькая массивная дверь не поддавалась. Потом поддалась.