Я возмущенно фыркнула, и он злодейски захохотал в трубку.
— А насчет завтрака, — блакориец отсмеялся, зашуршал чем-то, —
так и скажи, что жаждешь поскорее меня лицезреть.
— В этом можешь даже не сомневаться, — произнесла я немного
невнятно, потому что в этот самый момент откручивала зубами
колпачок с зубной пасты.
— Тогда могу прийти к тебе сейчас, — сказал маг очень низким
порочным тоном, но было понятно, что при этом он улыбается во весь
рот, — примем вместе душ, разделим полотенце…
— Боюсь, моя горничная не вынесет тебя в половинке полотенца, —
прошепелявила я. Паста во рту холодила и нетерпеливо ждала щетки. —
Так что давай через полчаса. Я тебя покормлю, потом арендуем тебе
самую смирную и хорошенькую кобылку. А вечером, обещаю, держать за
руку буду очень нежно.
Так мы некоторое время упражнялись в остроумии, затем Мартин
отключился, и я усердно заработала щеткой. Вот почему с ним так
легко разговаривать? Никакого напряженного молчания, никаких
истерических ощущений. Шуточки у нас довольно откровенные, и все
равно никакой неловкости. А вчера я только от одного звука голоса
побитого Кембритча чуть с ума не сошла. Это невыносимо — так
злиться на него и при этом знать, что он в одном с тобой городе, в
десяти минутах езды от дворца, что достаточно нажать на кнопку
телефона и услышать его. И ненавидеть себя, потому что никак не
можешь забыть.
«Тебе просто нужно переспать с ним и избавиться от
наваждения».
Я чуть щетку не проглотила.
«Восхитительная идея».
«Ты понимаешь, что не сможешь строить другие отношения, пока не
избавишься от него в своей голове?»
«Но… возможно…»
Мне было страшно додумывать мысль, и я дернулась к душу,
включила зачем-то воду, хотя изо рта еще торчала щетка. Потом
вернулась, взглянула прямо и жестко на себя в зеркало.
«Трусиха».
«…Возможно, я не хочу от него избавляться».
«Он же для тебя ничего не значит».
— Верно, — твердо сказала я вслух. Внутренний голос хмыкнул.
«И простить не можешь».
«Не могу. И не прощу».
Из запотевшего зеркала на меня смотрела самая глупая женщина в
мире.
Подаренный Люком жеребец встретил меня ласково и немного
укоризненно — хотя с ним и занимались, и гуляли в мое отсутствие.
Поначалу немного заартачился, показал обиду, но затем спокойно дал
себя оседлать и весьма бодро вышел на дорожку.