— Ну ты и зараза, Киянка, — даже как-то устало сказал он.
Почесал острое ухо, сделал обманное движение, будто собирается
кинуть на нее заклинание-клетку, а затем, когда она среагировала,
чтобы отбить — заставил подлокотники кресла сомкнуться у нее под
грудью, надежно фиксируя… А потом кресло встало на дыбы, словно
взбесившаяся лошадь, и буйно, шарахаясь из угла в угол и пугая
придворных, поскакало из приемной сквозь распахнувшиеся двери по
коридору к выходу. Эбигейл, ругаясь, делала пассы руками, но кресло
только скачками неслось быстрее, словно получая хлыстом по
крупу.
Натаниель брезгливо почесал щеку и потер испачканные руки одну о
другую — у него, как у любой творческой личности, были фобии.
Например, прикосновение к пыли и грязи вызывало ступор, страх и
необоримое желание почесаться и вымыться. Прислушался — в глубине
дворца раздался грохот — вздохнул и быстро очистил руки
заклинанием. Предусмотрительно поставил на секретарскую полог
тишины, чтобы не привлекать внимание охраны, а на себя — защиту от
всех видов атакующих заклинаний. И на всякий случай — от
физического урона, ибо кулаком малявка Эби била, как кувалдой.
Секретарь подняла голову, недоуменно огляделась, посмотрела на
часы, которые показывали восемь часов пятнадцать минут.
— А где леди Горни? — недовольно осведомилась она.
— Ушла попудрить носик, — вежливо проорал Вудхаус, и мейсис
Джонсон, кивнув, снова опустила голову к бумагам.
Грохот повторился, двери распахнулись — Горни, сжимая в руках
два вырванных подлокотника кресла, сделанного из цельного дуба,
сначала швырнула ими в эльфа, а затем с боевым гномским кличем
«Эхху-так-так!» бросилась на противника.
Мейсис Джонсон писала, а секретарская превращалась в развалины.
Вот отлетел от удара воздушным кулаком Вудхаус, ударившись спиной о
двери кабинета, вот приморозилась к потолку Эбигейл. Секретарь
только чихнула, недовольно поежилась и продолжила писать. Глухота —
лучший полог тишины, знаете ли.
Вот пахнуло жаром, а из стен стали выпрыгивать камни и стрелять
по эльфу, как по утке в полете. Натаниэль соответствовал — прыгал
туда-сюда, ухитряясь отбивать их обратно и пытаясь воззвать к
разуму разъяренной противницы. Впрочем, это было невозможно: гномы
легко распалялись и с большим трудом возвращались к спокойствию. В
отличие от эльфов, которые даже в драке были невозмутимы и
сохраняли рассудок.