К двенадцати накопились три пары, и если, кроме Удалова и Минца (не говоря о женихах), кто-то и знал, что эти невесты вовсе не люди, а надувной товар из будущего, хоть у них неплохо подвешен язык и сексуальные приметы на месте, то никто и виду не подавал.
К загсу подошла Мария Тихоновна, яркая блондинка неопределенного возраста, разговорчивая и доброжелательная.
– Ого! – воскликнула она. – У нас большой день! Полная площадь народу!
Удалов оглянулся. И впрямь народу прибавилось, подтягивались зрители, привлеченные слухами и сплетнями.
В толпе зевак Удалов увидел и президента Академии наук, переодетого цыганкой, и двух его охранников, изображавших негритянскую правительственную делегацию.
Значит, все же поглядывают, наблюдают. Впрочем, так и надо.
Мария Тихоновна сняла замок с дверей, зашла первой, остальным велела ждать в приемной и пока заполнять анкеты.
Все расселись за столы и принялись писать.
Правда, как выяснилось, невестам пришлось придумывать себе фамилии, но они это сделали быстро и с шутками.
Только мать Гаврилова плакала.
Кого-то послали за шампанским, кто-то спохватился, что нет цветов, и нарвали золотых шаров в саду у Савичей, за что заплатили Ванде в долларах.
В помещение загса набилось человек тридцать.
Подошел торжественный момент, когда анкеты сданы, взносы уплачены, в зале наступает тишина и даже перешептывания смолкают.
Три пары стояли перед столом Марии Тихоновны.
На часах было без минуты час.
– Сегодня, граждане, выдающийся день в жизни Великого Гусляра, – сказала Мария Тихоновна. – Сразу три очаровательные пары подошли к моему так называемому алтарю… – Тут она смутилась, потому что в наши дни шутки с религией вряд ли допустимы, и добавила: – Хотя я надеюсь, что после гражданской церемонии вы обвенчаетесь и церковным браком.
По тесно и душно набитому помещению пронеслось шуршание полностью согласных гостей и новобрачных.
– Но закон есть закон! – продолжала Мария Тихоновна. – И я попрошу подходить ко мне пары по алфавиту. Первыми к столу подойдите Гаврилов с невестой и их свидетели.
Мать Гаврилова продолжала тихо плакать.
Профессор Минц вытащил видеокамеру и снимал церемонию. Камера была новая, японская, маленькая, но профессиональная. Точно такой же камерой снимал и президент Академии, только он стоял в другой точке зала.