Собрав волю в кулак, Вольф всё же заставил себя пойти
вперёд. Вывернул из-за угла как раз, когда Шульц направился к
выходу.
– Герр обер-лейтенант, – неуверенно окликнул Альберт
вслед.
Командир остановился,
обернувшись. Взгляд, поначалу слегка недоумённый и злой – чего ещё?
– стал ехидным: узнал. Альберт был практически уверен, что
сейчас услышит всё те же слова, которыми Хайнрих одарил местных
работников, но уже в свой адрес. Что, в конце концов, выскажется
насчёт того происшествия в строю. Что угодно.
Но уж точно не это, произнесённое таким тоном, будто
бы ничего и не произошло:
– Что с лицом,
волчара? Ты уже на ногах?
Подобраться. Постараться звучать ровно и серьёзно, не
блеять овечкой перед своим спасителем. Не отводить глаза. Не
смотреть так, будто снизу вверх на того, кто ниже тебя на полторы
головы – пусть и практически вдвое старше, и гораздо выше по
званию.
– Я… я хотел сказать Вам спасибо, – голос всё же не
удалось удержать, он болезненно-сорвался. – Мне очень жаль,
что…
Чёрт подери, да он готов был чуть ли не на коленях
просить прощения за этот дурацкий инцидент накануне выезда, за
собственные слова, за мысли, за грубые пожелания вполголоса! Кто
знал, что этот же человек, который мог бы после такого «забыть» в
поле, вынесет его с этого самого минного поля?
Альберт что-то ещё невнятно мямлил, прежде чем
окончательно стушеваться и заткнуться под потяжелевшим взглядом
офицера. Лицо у того стало непроницаемым, лишь зло посверкивали
карие глаза да поджались углы губ, отчего Шульц ещё больше стал
напоминать сторожевого пса, недружелюбно поглядывающего на
потенциального нарушителя.
Молчание определённо затягивалось. Или это так просто
казалось Альберту, для которого сейчас секунды тянулись мучительно
долго. Наверное, надо было что-то сказать, как-то загладить
ситуацию. Но любое слово могло спровоцировать окончательно, а Вольф
понятия не имел, какими могут оказаться последствия. Он тогда
вообще не представлял, что ждать от этого человека.
Но именно тогда он запомнил это лицо, на первый
взгляд ничем не примечательное: на том будто намертво отпечаталось
выражение настороженного недоверия и почти физически ощутимой
усталости. Как впоследствии Альберт не раз вспомнит, это ощущение
практически не пропадало, и даже когда Шульц был расслаблен или
ехидничал, его глаза смотрели всё так же тяжело и
напряжённо.