– Это из-за ноги, ты знаешь, – тихо ответила она. – Открылось сильное воспаление, десять дней он был в горячке. И тогда ногу ампутировали по колено.
– А сейчас, что сейчас?!
– Сейчас он в депрессии, плохо ест и совершенно не хочет поправляться.
– Но он в сознании? Узнает меня?
– Узнает, но захочет ли говорить…
– Да что у вас здесь происходит?! – вскричал Борис. – Говорить он со мной не захочет…
Он рванул на себя ручку двери и влетел в палату. Комнатка была маленькая, с чисто выбеленными стенами, крохотное окошко затянуто накрахмаленной занавеской. Несмотря на малые размеры, в палату были втиснуты три кровати. Борис не узнал Алымова, пока Варя не тронула его за рукав и не повернула в нужном направлении. Петр лежал на спине, по горло закрытый одеялом. Глаза его были открыты и невидяще уставились в потолок. Борис поразился неестественной бледности алымовского лица.
– Эй, – тихонько позвал он и наклонился.
Алымов вздрогнул, глаза его повернулись к Борису, раскрылись изумленно.
– Борис! – выдохнул он. – Живой!
Голос был прежнего Петра Алымова, с кем прошел Борис немало дорог, когда отступали от Орла до самого Новороссийска. Борис обнял друга за плечи и поразился их худобе.
– Ты что его не кормишь, что ли? – повернулся он к Варе.
Та не ответила, а Борис с грустью заметил, что глаза у Алымова снова погасли. Варя вышла в коридор, и в открытую дверь Борис увидел, как она взяла у Горецкого какой-то маленький бумажный пакетик и спрятала его в карман белого передника сестры милосердия.
– Ты сесть можешь? – спросил Борис. – А то лежишь, в потолок смотришь…
Он помог другу приподняться и подложил подушку. Тот поморщился и в ответ на невысказанный вопрос пробормотал глухо:
– Нога болит. Вот нету ее, а болит, проклятая, сил нет терпеть.
– Вот что, Петр, – угрожающе начал Борис, – ты это дело брось. Не для того мы с тобой в Новороссийске из той смертельной бухты выплыли, чтобы ты теперь вот тут, в этой комнате, помирал. И не перебивай! – прикрикнул он, видя, что Петр шевельнулся. – Вижу, что не от раны тебе плохо. Знаю, что боль переносить ты умеешь. Тоска у тебя, хандра, себя жалко…
– Отстань ты! – Алымов нахмурился и даже сделал попытку двинуть Бориса кулаком в бок.
– Сказал, не перебивай! – Борис увернулся от слабой руки друга. – Вот горе-то у него – полноги оттяпали. А жизнь – спасли! А сколько нас там, в России, осталось?