Полковники, вызванные в пятницу в поместье Байдек и получившие
гневный выговор за то, что упустили третью Рудлог, молча склонили
головы.
— На этом, видимо, все, — сказала Василина, и Зигфрид
встрепенулся, с надеждой уставившись на королеву. — Господин
Тандаджи, жду от вас ответа Свидерского. До встречи, господа.
Марина появилась из дворцового телепорта незадолго до ужина.
Забежала к Василине, обняла ее, прошептала: «Прости. Я была в
безопасности». Опустила глаза перед внимательно разглядывающим ее
Марианом Байдеком. Ноздри его дрогнули, и он едва заметно
покраснел. То ли от гнева, то ли от смущения.
Впрочем, даже не обладай он берманским нюхом, понять, отчего так
тиха и испуганно-улыбчива третья Рудлог, отчего так туманны ее
глаза и воспалены губы, было несложно.
Марина убежала, отговорившись тем, что очень устала и голодна, а
принц-консорт поцеловал жену в висок и сообщил, что уйдет на
полчаса по важному делу. И обязательно вернется к ужину.
— Мариан, — с укоризной попросила королева, — не нужно.
— Нужно, — коротко ответил Байдек и направился к телепорту,
откуда недавно вышла Марина. Василина только вздохнула — здесь она
не имела власти. Да и мог ли он поступить иначе?
Принц-консорт, которому и довелось сообщить жене новость о
Маринином побеге, шел по коридору, вспоминая, как утешал супругу,
мечущуюся, злую, стараясь не обернуться, — и как до боли сжимала
она его плечи и рычала не хуже медведицы: «Мариан! Ну за что она
так со мной?! И почему именно Дармоншир? Из всех мужчин, которые
были бы счастливы составить ей пару, она выбрала того, кто потакает
худшим ее качествам. И как мы за ней не уследили?!»
«Невозможно остановить того, кто хочет уйти, василек, — сказал
Байдек чуть позже, раздувая ноздри и зализывая ее слезы. Пахло от
жены, как всегда в эти дни, будоражаще, и во рту сами собой
появлялись клыки и по холке вниз начинала пробиваться шерсть —
предвестники оборота. — Во всяком случае, я уверен, что Дармоншир
не причинит ей зла».
Уже потом, обессиленная своим гневом, она послушно улеглась
рядом, прижалась к нему и пробормотала: «Пусть совершает
собственные ошибки. Я умываю руки. Не хочу, чтобы она потом
кричала, что у них проблемы из-за меня».
Марина, с ее сумасбродностью и отчаянностью, не могла отвечать
за свои поступки. А вот тот, к кому шел принц-консорт, должен был
уберечь ее. Обязан был сдержать себя. Как мужчина и как
дворянин.