Я подняла голову, чувствуя, как все тело корежило от отвратительного предчувствия:
— Не выдержу что?
Она смотрела сверху вниз холодными серыми глазами:
— Просто ешь. Или мне придется звать охрану. Накормят насильно.
Я опустила голову. Поставила поднос на колени, взялась было за ложку, но тут же положила:
— Могу я поесть в одиночестве?
Многосмеска покачала головой:
— Я должна убедиться, что ты поела.
Боятся, что выброшу содержимое тарелок в унитаз?
Я взяла стеклянный стакан с прозрачной жидкостью, поднесла к носу. Кажется, вода. Но я, все же, спросила:
— Что это?
Дылда выкатила глаза:
— Вода, как видишь.
Я с подозрением посмотрела на стакан. В голове билось только одно: седонин не имеет ни вкуса, ни запаха. Я вновь подняла взгляд:
— А если я не стану это пить?
Долговязая пожала плечами:
— Как хочешь. Но съешь все до крошки.
Я посмотрела в контейнер: овощное пюре, мясная подливка, аромат которой предательски щекотал ноздри. Несколько обжаренных розовых капангов. И булочка из белой муки. Сладкая, судя по виду. Я вдруг осознала всю свою глупость. Если они намеревались напичкать меня седонином — они это сделают, невзирая на всю мою осторожность.
Есть и впрямь хотелось. Я поддела ложкой немного пюре, положила в рот и замерла, будто собиралась глотать смертельный яд. Все же проглотила, не чувствуя вкуса. Следом съела все остальное, включая булку. Но воду пить не стала.
Лигурка забрала поднос, вышла, но тут же вернулась с корзиной купальных принадлежностей. Я больше не возражала. Безропотно позволила себя намыливать, вымыть волосы. Долго стояла в автоматической сушке за завесой жидкого стекла, слушая шум, с которым моторы нагнетали теплый воздух.
Когда я вышла из душа, в комнате уже копошились еще две рабыни. Одна раскладывала на кровати щетки для волос и щипцы для завивки. Другая — разбирала чемоданчик с косметикой. Меня усадили на табурет посреди комнаты и долго чесали, красили. Долговязая принимала работу, сосредоточенно кивая.
Я молчала. Ни о чем не спрашивала, ничего не говорила. Мне нечего было им сказать. То, что я могла сказать, никого не интересовало. В голове билась лишь одна единственная надежда на то, что Гаар удастся найти управляющего, и он положит конец этому кошмару. Если захочет помочь. Если имеет на это право. Я каждое мгновение ждала, что откроется дверь. Но она не открывалась.