Она
и без того всю последнюю неделю была как не своя, едва ли замечая, как похудела
за прошедший месяц и какой стала тусклой, практически безжизненной. Почти
ходячим трупом, совершенно не осознающим, что он труп, который по привычке
продолжает что-то делать, ходить, есть, дышать и временами даже спать. И, само
собой, разговаривать, если того требовала ситуация.
Правда,
где-то три дня назад с Поли опять что-то случилось. Её до недавнего времени
пустые и вроде как потухшие глаза вдруг приобрели нездоровый блеск, хотя она и
продолжала, как и раньше, выпадать мысленно из реальности, но в этот раз её
тянуло в параллельное измерение что-то другое. Что-то, что заставляло её врать
близким с ещё большим усердием, притворяясь ещё активнее и относясь к выбранной
роли с более рьяным энтузиазмом и рвением.
Элли
догадывалась, с чем это могло быть связано, но очень надеялась, что ошибалась.
Тем более, что до знаменательного события оставалось всего нечего. Всего
какая-то пара дней. А потом и вовсе несколько часов. Поли же не настолько
безумна, чтобы в последний момент всё сорвать и похерить. Ведь это её родители
всегда считали самой правильной, рациональной и крайне прагматичной девочкой, в
отличие от младшей и вечно импульсивной Элли. Это Пол сделала свой идеальный
выбор в пользу того, кто действительно его заслуживал. Что бы Эл до этого не
думала и не чувствовала, но здесь она была полностью согласна со старшей
сестрой. Впрочем, как и все остальные.
Поэтому
Эллин и не хотела до конца верить в то, что Поли способна передумать и
выбросить в последний момент какой-нибудь шокирующий для всех финт. Она же
никогда такой не была и всегда при любых обстоятельствах поступала правильно.
Правильно для всех и каждого. Но эти чёртовы три последних дня (а может и не
только три)…
Элли
тоже сильно изменилась и находилась буквально на пределе своих возможностей.
Видимо, поэтому в эту треклятую ночь так и не смогла заснуть, пребывая в некоем
пограничном состоянии – между постоянно ускользающим сном и необъяснимой
«мозговой» лихорадкой. Ворочалась в постели и слушала. Постоянно вслушивалась,
что творится в доме и на улице и, естественно, не сумев пропустить того момента,
когда кто-то забрался к ним во двор.
Она
это поняла, как только Цезарь – огромный итальянский мастифф кане-корсо, всего
раз угрожающе рыкнув, тут же выскочил из будки и, цокая обрезанными когтями по аллейной
плитке, затрусил в сторону злостного нарушителя чужих территориальных владений.