Эл
тогда тоже подорвалась с постели и подбежала к окну, выходившему как раз к той
части заднего двора, за забором которого рос старый белый дуб (причём рос, наверное,
ещё со времён гражданской войны), чьи ветви частично заходили на их землю. И
именно по ним со стороны соседнего менее охраняемого дома, кто-то и пролез к
Элфордам. Кто-то, кто прекрасно знал местную локацию, и на кого Цезарь не то
чтобы ни разу не рявкнул, но и не сделал ни единой попытки напасть.
У
Эл отвисла челюсть, хотя разобрать по нечёткому силуэту, скрытому в густых тенях
забора и дерева, кому он принадлежал, было просто невозможно. Правда, до поры
до времени. Пока этот силуэт не спрыгнул на газон и не сделал несколько шагов в
сторону ожидавшего его в боевой стойке Цезаря. После чего присел перед
мастиффом на корточки и безбоязненно протянул к тому руки.
У
Элли в тот момент даже сердце несколько раз останавливалось в груди, хотя до
этого так долбилось в грудную клетку и буквально грохотало надрывными ударами
во всём теле, что, казалось, ещё чуть-чуть и вот-вот свалит девушку с ног.
Видимо, поэтому она и вцепилась что дури в подоконник дрожащими руками,
судорожно вглядываясь в темноту заднего двора, разбавленную рассеянным светом
светодиодных фонарей вдоль дворовых аллеек и центрального бассейна. И, скорее,
дорисовывая в воображении скрытые тенями движения и формы двух едва читаемых
фигур.
Элли
догадывается, что чужак, забравшийся к ним во двор, треплет Цезаря по голове и
холке, как старого и преданного друга, с которым знаком далеко не первый год. И
в который уже раз сердце в её груди делает сумасшедший кульбит при очередной
спонтанной догадке. Она знает, кто это и… наверное, знала ещё до того, как
начала всматриваться в темноту двора, в судорожных поисках его нечёткого
силуэта. Разве что не хотела верить до последнего момента. Мало ли. Вдруг ей
всё это снится и ничего из того, на что она сейчас смотрела, на самом деле не
происходит. Потому что не может происходить в принципе. Ведь Поли клялась и
божилась, причём слёзно, что никогда и ни за что больше не посмотрит в его
сторону, как и не будет о нём думать или вспоминать. А теперь…
Теперь
Элли во все раскрытые до предела глаза наблюдала, как её старшая сестрёнка,
будто сумасшедший призрак, вырвавшийся на волю из тысячелетнего заточения,
бежит прочь от проклятого для себя места. Бежит – несётся со всех ног по
газону, буквально пролетая мимо бассейна в мокасинах на босу ногу, в своей
любимой пижаме и накинутой поверх плеч старой чёрной косухе. И эта безумная
картинка добивает своим сюрреализмом, будто контрольным в голову, едва не
окончательно лишая и сознания, и здравого рассудка.