Тем временем в лагере поднялся переполох. О грядущем новогоднем празднике и думать забыли.
– Он что, сквозь землю провалился?! – возмущенно спрашивал начальник колонии у Зубарева, который стоял в кабинете, вытянувшись по стойке «смирно». – Ну, не мог он бежать! Не мог! Ему до УДО всего месяц остался. Какой дурак в бега кинется, если до воли рукой подать?!
– И тем не менее, бежал, товарищ подполковник, – пожимая плечами, отвечал начальник оперчасти. – В лагере его нет, ни живого, ни мертвого. В промзоне – тоже.
– Какие меры приняты?
– Поисковые подразделения полка оперативного назначения прочесывают окрестности. Дороги на Магадан, Охотск, Верхоянск и Якутск перекрыты воинскими патрулями. Геологические экспедиции помогли с вездеходами и вертолетами.
– Устроил нам Новый год, сучонок.
– Да куда он денется, товарищ подполковник! Либо замерзнет в тундре, либо сам в «зону» вернется.
На самом деле, из этих мест удачных побегов не совершалось уже лет сорок. Тем более в зимний период. Зимой «зэк», отважившийся покинуть «зону», очень скоро понимал, что в ближайших поселках ему никто не поможет, а без теплой одежды и продовольствия на колымских просторах не выжить. Большинство из тех, кто рискнул податься в бега, через сутки-двое возвращались обратно.
Подполковник Мясоедов подошел к телевизору и включил его.
«…Уважаемые товарищи! В канун нового, тысяча девятьсот девяносто первого года, хочется отметить, что перестройка в нашей стране по-прежнему набирает обороты, – по-южному „окая“ и мягко „гыкая“, вещал с телевизионного экрана Президент СССР Горбачев. – Как говорится, не будем молча останавливаться на достигнутом. Необходимо расширить и углубить наши успехи! Каждый гражданин Союза Советских Социалистических Республик, будь то русский, украинец или даже чуваш, как говорится, должен признать в лицо, что недостаточно сделал для процветания нашей великой Родины. И только в этом случае мы с вами можем достичь консенсуса и прийти к ощутимым сдвигам сознания…»
Наслаждаясь изощренной казуистикой первого лица государства, начальник колонии прилип глазами к экрану, а Зубарев открыл встроенный в стену шкафчик, заменяющий бар, и достал оттуда праздничную бутыль ягелевого самогона, отдающего то ли оленьим дерьмом, то ли грязными портянками.
Тетка Галина проглотила стакан самогона, занюхала рукавом меховой тужурки и прослезилась, глядя на выступающего по телевизору Михаила Сергеевича Горбачева – активно жестикулирующего, глядящего на мир божий чистыми, как слеза младенца, глазами.