Мюллер пристально посмотрел на Знахаря и нажал одинокую кнопку на столе. За спиной Знахаря открылась дверь и мужской голос произнес:
– Я слушаю, мой господин.
– Сигары и виски, – сказал Мюллер.
– Яволь, майн херр.
Знахарь представил себе, что в дверях стоит денщик в форме рядового вермахта с засученными рукавами, и ему стало смешно.
Фыркнув, он взглянул на Мюллера и сказал:
– Простите.
Мюллер поднял бровь и поинтересовался:
– Я сказал что-нибудь смешное?
– О нет. Конечно нет. Но мне показалось, что за моей спиной встали призраки Третьего Рейха.
Мюллер снисходительно улыбнулся.
– Я понимаю вас. Это моя маленькая слабость. Все, кто работает на меня, должны быть исполнительны и дисциплинированны, как солдаты. Порядок и дисциплина – вот залог успеха в любом деле. Каждое мое распоряжение – приказ, который не подлежит обсуждению и должен быть исполнен без промедления. За нарушение – строгое наказание, и об этом знают все мои подчиненные.
– Это серьезно, – одобрительно кивнул Знахарь. – А что за наказание, если не секрет? Надеюсь, не повешение перед строем?
Мюллер прищурился и сказал:
– А почему бы и нет?
– Но это же негуманно! – с притворным ужасом воскликнул Знахарь.
Мюллер усмехнулся, поняв иронию Знахаря, и ответил:
– Вы бы еще Женевскую конвенцию вспомнили.
– А что это такое? – с невинным видом поинтересовался Знахарь.
Несколько секунд оба молчали, затем дружно засмеялись.
Первый этап взаимного прощупывания прошел удачно. Два пирата сидели на берегу моря и под шум прибоя обсуждали свои дела, не забывая, впрочем, о том, что в любой момент можно получить от собеседника удар кинжалом.
Дверь открылась, и денщик, который оказался обыкновенным молодым мужчиной в дорогом костюме и с пистолетом под мышкой, поставил на стол поднос.
– Благодарю вас, Рудольф, вы свободны, – сказал Мюллер.
Рудольф четко кивнул и вышел.
Знахарь оглядел поднос, на котором стояли бутылка «Баллантайна», толстые низкие стаканы и коробка сигар, и сказал:
– Да, господин Мюллер, признаться, я начинаю думать, что арийская идея не так плоха, как то, во что она превратилась в тридцатые годы…
– Этот полукровка Шикльгрубер все извратил. Что мог, и если бы я мог… – Мюллер побагровел и замолчал.
– Я понимаю вас, господин Мюллер, – сочувственно сказал Знахарь, – наш народ пережил нечто подобное. И, между прочим, должен вам сказать, что именно известный вам Ленин первым показал всему миру, как партия может править страной. Но только Гитлер смог по-настоящему понять эту великую идею. К сожалению, как вы совершенно справедливо заметили, он извратил ее. Увы! Такова судьба всех великих идей.