– Не смей так говорить с отцом! – закричал Серкан, едва сдерживаясь, чтобы не наброситься на меня.
– Посмею! – ударил по столу я и хотел было продолжить, но заставил себя вспомнить, что цель моего здесь появления абсолютно иная.
Открыв черную папку, в которой хранился мой самый главный козырь, я бросил на стол бумагу, после чего добавил уже более спокойным голосом:
– Здесь указаны все причины, по которым я здесь.
Серкан первый схватил лист. Его реакция вызывала у меня победное удовлетворение, поскольку даже с его юридическим опытом он не мог уже ничего сделать.
– Но это невозможно… Ты не можешь владеть восьмьюдесятью процентами акций компании.
Глядя ему в глаза, я видел, как расширяются его зрачки. Как же долго мне пришлось ждать этого момента.
– Ты за нашими спинами выкупил акции? – наконец-то выпалил он, отчего я лишь довольно ухмыльнулся. – Какой же ты ублюдок!
Забрав бумагу, я медленно вернул ее в папку и, задержав на ней взгляд, ответил:
– С завтрашнего дня президентом компании являюсь я. И, если вы не хотите потерять оставшиеся двадцать процентов, вам придется со мной ладить.
– Что ты наделал, сынок? – едва слышно произнес отец. – Что я сделал тебе?
Я знал, что мой ход станет огромным ударом для него, но рано или поздно расплата всегда настигает. Возможно, однажды она настигнет и меня, но в этот момент я впервые за семь лет чувствовал, что дышу.
– Ты отнял у меня гораздо больше, отец, – обойдя стол и приблизившись к мужчине, спокойно сказал я. – Ты отнял мою мать…
– Я не… Я… – хотел было начать он, но сильно закашлялся.
Презрение и ненависть миллионами игл пронзили мое сердце. Даже сейчас, когда видел, что ему плохо, я все равно не мог заставить себя хотя бы посочувствовать ему. Он был мне как чужой человек.
Отвернувшись, я направился к выходу и остановился лишь в дверях.
– Отец, что с тобой? – услышал я голос Серкана и сильный грохот, который заставил меня обернуться.
Мужчина лежал на полу с сильнейшей одышкой, и, пока Серкан пытался ему помочь, попутно набирая номер скорой, я просто стоял как вкопанный. Все было почти как тогда у реанимации, где была мама. Только на этот раз я уже ничего не чувствовал.
Стал ли я зверем? Стал ли я бесчеловечным? Думаю, да. И этого уже не изменить.