Моя пламенная речь привлекла искомое
внимание — поглазеть на товар очень скоро собрался уже десяток
любителей женских организмов. Я расценил это как сигнал к старту
и...
Магия будто почуяла, что лимит на
души снят. Групповая цель в количестве пяти человек запульсировала
красным. Происходящее вокруг стало похоже на изображение
тепловизора — всё сделалось нечётким и схематичным, лишь эти пятеро
светились алой сеткой сосудов на бесцветном фоне. Первые умерли
тихо. Пять голов — пять инсультов. Но со следующими так уже не
вышло. Массовое ухудшение здоровья сослуживцев вызвало подозрения у
оставшихся свидетелей этой трагедии, в результате чего те
потянулись за своим табельным оружием и принялись мельтешить, мешая
сфокусироваться. Пришлось дать грязной магии полную волю. И та с
благодарностью приняла её. Фонтаны крови брызнули из носов, ртов,
ушей и глазниц. Вопли и хрипы возвестили лагерю о перешагнувшей его
порог смерти. Стремительно покидающие меня силы вернулись с
торицей, как только Волдо высыпал мне в ладони пригоршню
свежесобранных душ. Десять за раз. Это было... Великолепно. Силы не
просто вернулись, они переполняли меня, рвались наружу, движимые
поиском новых жертв. И их было не удержать. Лагерь забурлил от
пролитой крови. Опомнившихся недоумков буквально рвало бешеным
напором, брызги и ошмётки тел летели, как шрапнель из направленных
во все стороны мясных стволов. Я шёл вперёд, почти на автомате
переводя гарнизон из встревоженного состояния в полужидкое и
поглощая души горстями. По мне текло, под ногами хлюпало, я
спотыкался о трупы, не различая их среди алого болота, но продолжал
двигаться дальше, подпитываемый теми, кого убил, как чёртов
комбайн, молотящий соляру и закачивающий её в свой бездонный бак.
Остановился я лишь тогда, когда единственной живой душой поблизости
остался Волдо. Его бежевое платье с белыми оборками стало полностью
красным, как и лицо. Белки глаз светились на багровом фоне, а
вытянутые вперёд руки держали последнее подношение.
— Больше никого?
— Никого.
— Сколько их было?
— О... Около с... Сорока, — выговорил
пацан, заикаясь.
— Что ж... — оглядел я убранное поле.
— Нас ждут великие битвы за урожай.
Странно… За свою противоестественно
долгую трудовую жизнь я отправил в небытие сотни человек. Я убивал
их из огнестрела, холодняком, бывало, что и голыми руками, даже
зубами, взрывал, сжигал, топил, хоронил живьём. Но я всегда
прилагал для этого усилия — от лёгкого нажатия на спусковой крючок
до напряжённого вырывания кадыка. Я всегда знал, скольких убил, и
счёт редко шёл на десятки за раз. Но сорок, чёрт подери… Сорок! А я
даже пальцем для этого не пошевелил. Я буквально сеял смерть и
пожинал души одной лишь силой… Мысли? Воли? Или какой-то совершенно
иной новой сущности, превратившей меня в своего носителя, в удобный
ей сосуд, в инструмент, эффективно забивающий гвозди в некую
конструкцию, масштабов которой и вообразить не может?