Собрание было «взрослое». Именно не
просто для совершеннолетних, а для народа тридцать плюс. Почему
так? Да потому, что речь предстояло вести об усыновлениях, и в
первую очередь об усыновлениях подростков, а по нашему с Вовой
разумению, приёмные родители должны быть старше детей ну хотя бы на
четырнадцать лет. Ради такого случая вызвали народ и с Малахита, и
с усадьбы у портала, и с каменоломни – отовсюду, где были взрослые.
Освободили от дежурств, организовали подмену. Сегодня был важный
день. Нужно было решать.
На центральной площадке стояли стулья
и стол для нас с Вовой и ещё кафедра, простецкая деревянная
скошенная тумба, раньше в университетах такие повсюду стояли. Это
Марина попросила, когда узнала, сколько народу будет. Так-то она –
молодец, но такой большой толпы что-то застеснялась, а за кафедру
спрятаться можно, вроде и не так страшно.
По моим прикидкам собралось уже
человек триста, вот подходят последние, движение постепенно
успокоилось – ну, можно начинать.
Барон встал и приветственно поднял
руку:
– Добрый вечер, братья и сёстры!
Сегодня мы собрали вас всех, чтобы рассмотреть вопрос, чрезвычайно
важный для нас, нашего будущего... и не только для нашего. Это один
из редких случаев, когда мы не можем принять решение без вашего
участия. Сперва – краткая суть. Марина, прошу.
Да, вот так мы решили: передать право
изложить суть вопроса нашей Марине. Она так горит детьми – ей сам
бог велел. И получится у неё гораздо лучше. Мы так думали.
Марина поднялась из первого ряда, на
негнущихся ногах прошла к кафедре и трясущимися руками расправила
на ней листочек. Черновик, должно быть? Как она волновалась, я аж
начала переживать – выпустила саламандру, бодро взобравшуюся по
боковине тумбы и усевшуюся прямо посреди листка, глядя Маринке в
глаза – она погладила её и успокоилась. Нет, не так! Она перестала
трястись и во внутреннем, тонком плане засветилась, словно
факел.
А потом она начала говорить. О том,
что боги пошли нам навстречу и подтолкнули нужных людей к принятию
нужных решений. О детях, уже отчаявшихся обрести семью. О детях,
для которых осталась лишь тень надежды – потому что выбирают
маленьких и милых, а не подросших волчат. О мире, который может
стать для них счастливым домом. Нашим общим счастливым домом.
Я слушала и думала: какой там Данко!
Данко нашей Марине и в подмётки не годится! Многие плакали, женщины
так все. Когда она перестала говорить, эмоциональная буря,
накрывшая наш театр, была прямо осязаемой. Я обняла её и отправила
на своё место, где её тут же принялись обнимать плачущие соседки, а
сама встала к тумбе. Удобная вещь, между прочим. Концентрирует
внимание.