– Да, – выдохнула я и натянуто
улыбнулась.
Мы сухо попрощались, затем я пошла
к машине и некоторое время неподвижно сидела, преследуемая нашествием мыслей, и
разглядывала влюблённых на мостовой. Все они держались за руки или обнимались.
Как-то даже завидно стало.
Роман давно исчез внутри
ресторана. Поразительно, как легко было с ним общаться. Однако даже должность
заместителя генерального директора не изменит моего мнения о нём. Роман Цепкин
может быть кем угодно, но в моих воспоминаниях он всё тот же Ромашка.
– Эй, Цепкин! Ципкин!
– Ципа!
– Цапка!
И снова гогот. Петька с Алёшкой
продолжали измываться над новеньким.
– Цапка-царапка!
– Цип-цип!
Я с недовольным лицом повернулась
к мальчишкам и громко гаркнула:
– Да заткнитесь вы уже!
– О, – Петька поднял руки, будто
сдаётся, – если Александра сказала…
– Достали вы!
– А ты знаешь, что батьку Ромашки
Александром звать? – не унимался Петька.
– И что?
– Александра и Александрович, а?
Как тебе?
Алёшка согнулся пополам от
хохота. Разозлившись, я схватила ручку без колпачка и наставила на Петьку.
– Если не прекратишь, я воткну ее
тебе в глаз.
Нашу перепалку прервала Машка,
вернувшаяся с туалета. Звонок давно прозвенел, а учительницы по праву всё не
было.
Она поставила одно колено на
стул, затем с прищуром взглянула на нас троих.
– Что за драка, и без свидетелей?
Я хмыкнула.
– Да Петька хочет стать пиратом.
– О-о-о, Петенька, если Сашка
выколет тебе глаз, я сама лично куплю тебе повязку… гламурненькую.
Алёшка откровенно заржал.
– Одноглазый Петёк! Ха-ха-ха!
– Да идите вы, – отмахнулся Петя.
Машка повернулась ко мне и быстро
села.
– Сашуль, дай алгебру списать,
пока училка не пришла.
Я полезла в сумку. Для подруги
ничего не жалко.
Вдруг в классе стало тихо. Петька
с Алёшкой о чём-то тихо спорили за спиной. Маша переписывала уравнения. А я
повторяла параграф по истории. О Роме мы быстро забыли.
Воспоминания нахлынули на меня,
будто фильм, состоящий из множества фрагментов той школьной жизни. Многие вещи
приобрели смысл, хотя в то время я не зацикливалась на мелочах. Поиздевались
над Ромой, над Петей прикололись, а потом снова рутина. Уроки, уроки, уроки. И
мы – любимые всеми.
Я думала о том, что меня
волновало в последние годы учебы, и пришла к выводу, что внешность, внимание
девочек и мальчиков, похвалы учителей имели гораздо больший вес, чем элементарная
человечность. Я и списывать давала не каждому. В основном, только Машке, потому
что та была лучшей подругой.